Эти события происходили в сорок третьем году, направленном своей сутью против многих человеческих занятий, но в первую очередь против парикмахерского искусства. Я и раньше отказывался стричься, я говорил: «Не хочу, мне волосы больно!» В настоящее же время мама ножницами укорачивала мои волосы, приговаривая: «И это пройдет!» Но я не верил. Тетки сказали: «Мы нашими щипцами можем осуществить все прически из довоенных фильмов, и даже лучше!» Дедушка сказал: «Будь вы поумнее, заработали бы на соседях!» Мама возразила: «Но, папа, им ведь не до этого!» Тетки накрутились, после чего сразу уселись писать сонет о волосах княгини Таракановой, ликвидированной с помощью антигуманной гильотины. Парикмахерша Ружица Миливоевич сказала: «Обстановка вынуждает меня заниматься бесчестными делами, в частности продажей лучших частей моего тела, не хотите ли, кстати, глянуть?» Дедушка сказал: «Да ты всегда шлюхой была, просто службой прикрывалась!» В сорок третьем году, антиремесленном, и в первую очередь антипарикмахерском, специалисты этого дела стали торговать шнурками, церковными календарями, кремнями для зажигалок – весьма дефицитными; некоторые из них, правда редко, но все же продавали собственные тела художников своего дела.
Парикмахеры, извечные мастера, украшатели человеческого волоса, были оклеветаны генерал-предателем Миланом Недичем и признаны половыми извращенцами, что в большинстве случаев было абсолютно неточно. Да, исполняя свой долг, парикмахеры пританцовывали вокруг клиентов, развалившихся в кожаных креслах, от усердия благородные брадобреи вращали задницами, приподнимались на цыпочки в момент подравнивания усов, но это, собственно, и было все. Мне казалось, что цирюльники демонстрируют свое искусство как бы на сцене. Парикмахеры всегда разговаривали вежливо, вполголоса, мне казалось, что они играют роли во французской пьесе, слегка непристойной. Парикмахеры раскланивались с клиентами, простирали руки к зеркалам, будто в ожидании аплодисментов. Парикмахеры часто сами подбривали друг другу усики, впрочем, это происходило только тогда, когда было мало или совсем не было клиентов. Парикмахерское ремесло принадлежало к требующим таланта делам, только это не бросалось в глаза. Приближался конец войны, но слова, бывшие принадлежностью этой впавшей в немилость профессии, не исчезли, напротив. Пришел отец и сказал: «Ружица Миливоевич портновскими ножницами подровняла муде одному своему хахалю, который раньше был попом!» Дедушка сказал: «Генерал Тимошенко начал стричь немецкого зверя у города Курска!» Дядя сказал: «Я слышал передачу радиостанции Лондон, фрицев начали всухую брить!» Капитан Вацулич на абсолютно белом коне спустился с горы Авалы и принялся орать на немецких артиллеристов, столпившихся в сквере у Автокоманды: «Щас я вас брить начну, мать вашу так, перетак и раз-эдак!» А слово у него никогда с делом не расходилось, вот так.
В годы войны окраска почти нигде не освежалась. Еще раньше дядя написал в клозете: «Долой Гитлера!» В настоящий момент мы эту надпись стерли, тетки написали поверх ее пейзаж с озером, однако некоторые буквы, например «Д» и «Г», все-таки проступали и выглядели угрожающе. Мама говорила: «Были бы краски, все стены покрасила бы в черное!» Дедушка отвечал: «Вовсе не обязательно всем показывать, что ты об этом думаешь!» Пришли агенты гитлеровской полиции, перетрясли шкафы и комоды, обшарили карманы, потом сказали: «Хороший колер!» Мама сказала: «Стены еще до войны красили!» Агенты спросили: «Вы что думаете, при новом порядке не будет красок разных цветов?» Дедушка радостно воскликнул: «Да кто об этом говорит!» Когда они ушли, дедушка добавил, но уже гораздо тише: «Меня Адольф Гитлер каждый день черной краской по радио мажет, а я терплю!» Адольф Гитлер произнес из радиоприемника: «Сейчас мы Россию отделаем!» – это было сказано по-немецки, но смысловая окраска была очень ощутима. Раньше приходили маляры с бидонами, банками, отвесами, потом, что было важнее всего, они стояли в раскорячку на легких стремянках, высоко под потолком. Дедушка спрашивал: «Да где же они?» Они со смехом отвечали, легко шагая на стремянках как на ходулях: «Да здесь мы!» Я сказал: «А я видел чемпиона по ходьбе на стремянке высотой в двадцать пять метров, его звали Альфред Красавчик!» Маляры подтвердили: «Да, это наш товарищ!» Мама предложила: «Ребята, выпейте по стаканчику!» Маляры слезли со стремянок, приняли от мамы стаканчики и сказали: «Балуете вы нас!» Дедушка сказал: «Пока они тут слезают и залезают, целую бы стенку покрасить успели!» Некогда превосходные знатоки дела украшения комнат с помощью кисти и красок поглядывали вниз со своих стремянок, скручивали сигареты из вчерашних газет и рассказывали теткам о собственных любовных приключениях с кондукторшей и продавщицей дорогих духов, обе русские. «Все женщины созданы для любви, но русские – особенно!» – говорили маляры. Тетки недоумевали: «Непонятно, как это у них так получается?» Маляры отвечали: «Это очень просто!» – или что-то в этом роде.