Во многих-многих столичных учреждениях за несколько часов до конца рабочей недели уже нельзя было практически решить почти никакие вопросы из-за того, что одни служащие уже уехали будто бы по делам, а на самом деле по направлению к своим дачам, другие уже собираются туда же, третьи ничего не могут сделать без первых и вторых. Но это отнюдь не значит, что жизнь останавливалась или ломалась в такие часы. Деловые люди давно привыкли к установившемуся издавна порядку (точнее беспорядку) и не назначали решение важных вопросов на столь неудачное время, хорошо получить продвижение в центре.
Служители бесчисленных министерств, главков, кабинетов, контор или офисов, как их теперь называют знающие и не значащие английский язык, творческая интеллигенция редакций, издательств, советов, комитетов, жёны начальников и мужья начальниц, их родные и близкие, друзья и знакомые, подпевалы и запевалы, словом, белая кость многомиллионнонаселённого сложнейшего механизма огромного тела государства с большим неудовольствием вспоминали то недолгое время, когда у руля страны вместо киселеобразного, шамкающего вставной челюстью, многолетнего пловца по течению, позволявшего расслабляться себе и всем на тысячи километров вокруг, вдруг появился совсем не такой, к каким привыкли, а именно совсем другой — спокойный, собранный, тихоголосый, но удивительно твёрдый человек с умными глазами, глубоко проникавшими острым взглядом через учёные очки, человек, который не стал выкрикивать лозунги, не начал демонстрацию жестов на трибунах в сопровождении пустых обещаний, а чётко и прямо, из кабинетной тиши дал указание всем работать, а не праздно шататься по улицам, делать дело, а не болтать языками, немедленно увольнять прогуливающихся беззаботно в рабочее время.
Как они испугались, привыкшие просиживать время в кафе и ресторанах и получать при этом зарплату чуть ли не с доставкой на дом. Как они забегали и засуетились, создавая немедленно видимость работы и беспокойства о народном благе, как заторопились в свои кабинеты к определённому графиком времени, как стали требовательны к своим подчинённым, смахивая пот со лба и едва справляясь с одышкой, вызванной неожиданной и потому непривычной трудовой нагрузкой.
Впрочем, милый мой читатель, такие описания могут показаться скучными и малоубедительными. Поэтому не вспомнить ли нам хотя бы один из многочисленных, как капли проливного дождя, эпизодов жизни того удивительного тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года, когда в страшно короткий (с точки зрения истории) промежуток времени одни люди как бы воспряли духом, тогда как другим пришлось несколько приупасть духом. Для многих этот мгновенный всплеск истории проскочил незамеченным, но не для героев нашего повествования. Думаю, что каждый или почти каждый, кто решится пробежать внимательными глазами по страницам истории, которая выплывает уже на страницы книги, вспомнит, а может даже почувствует всем своим существом, что именно нечто подобное довелось ему видеть самому. Почему я так говорю? Потому что как-то рассказал я эту историю своим друзьям, и вдруг одна из слушательниц воскликнула: «Боже, это чистая правда! По-моему, я сама это видела!».
Ну что ж, тогда в путь! К правде жизни!
Дворняга
Небо над Москвой набухло осенью, и, основательно промокнув, сочилось мелким дождем на ещё неяркие пелерины дневного света, косо спадающие на улицу Горького с высоко задранных голов уличного освещения. Неуловимо быстро капли скатывались одна к одной, свивались в струйки, ручейки, сбегали с тротуара, и вот уже мчится, широко растекаясь по асфальту шоссе, поток воды навстречу несущимся на него колёсам легковых машин, разбрызгивающим воду в разные стороны совершенно беспричинно, лишь потому, что она оказалась на пути их бешенного вращения.
Колёса, колёса. Всегда ли они могут справиться с беззащитной водой? А если её больше и дождь сильнее? Не провернутся ли они вхолостую, неудержимо скользя к аварии?
На площади Маяковского, торопливо стуча каблучками, к подземному переходу шла невысокая женская фигурка. Театр сатиры, слегка сощурившись от дождя, с любопытством смотрел на прохожих глазами реклам, запоминая их ускорившиеся в последние годы походки, меняющиеся привычки, запросы, тенденции, тесно связанные с ускорением развития века. Заметил он и юркнувшую в переход фигурку, из-под голубого полупрозрачного плаща которой явно излучалось счастье юной особы.
Нет, она не была расстроена дождём. Сказать, что она его не замечала, тоже нельзя, так как голова с высокой причёской аккуратно укрыта капюшоном, плащ застёгнут до самой шеи, а в правой руке весьма беззаботно болтается сумочка с весомым содержимым, которым могли быть вечерние туфли и соответствующая косметика. Её молодость угадывалась, даже скрытая дождевиком, и по лёгкой топ-топ-топ-походке, и по летающей как попало в руке сумочке, и, наконец, по тому, что молодость всегда прекрасна и оттого заметна, особенно когда счастлива, какими бы дождями её ни мочило.