– Вот и прекрасно. Еще раз повторяю: все ответы были даны. Но вы слепы и глухи; наверное, даже мертвы. Разум ваш – tabula rasa[12]. Прощайте!
Как быстро успокоился доктор… Слова его звучат бесстрастно и отрешенно – они подобны зачитываемому мне приговору. Грустно оставлять его в таком состоянии, ибо сейчас он несчастен, как никто другой на всем белом свете. Остальное – лишь маска: холод, отчуждение, безучастность – этого в нем нет; это – наигранное, напускное. Есть лишь Великая скорбь да медленно вползающий в сердце ужас. Не знаю, почему я вижу все это; почему доктор подобен для меня бесхитростной, незатейливой рукописи, манускрипту, древние письмена коего не хранят в себе тайны. Я улавливаю каждый вздох, каждое движение его испуганного существа. Удивительно, но по мере выздоровления я все более обретаю силу – власть над каждым из них: Энлиллем, Йакиаком, а вскоре, наверное, и над Дунканом. Я будто ощущаю их чувства, желания, страхи; а понимать – то же самое, что управлять. Скоро я буду всесилен.
Ладно, довольно раздумий! Пора уходить.
– Простите меня, доктор! И сейчас я абсолютно серьезно. Ни тени иронии! Я не хотел вас обидеть. И очень надеюсь, что мы увидимся снова. До свидания, Энлилль!
Ржавый замок с трудом поддается. По комнате разносится пронзительный жестяной скрежет. Почему-то мне кажется, что он подобен железному привкусу собственной – или чужой – крови.
Дверь отперта. Я бы многое отдал, чтобы задержаться здесь хоть на секунду. Печаль доктора отныне всегда будет со мною… Однако выхода нет – я изгнан; время отправляться обратно.
– Постойте! – раздается за спиной спасительный голос. – Как ни печально, но вы – моя последняя надежда; а посему я уступлю и расскажу историю – самую важную историю всей моей жизни. Прошу вас, слушайте ее, не перебивая. Однако, прежде чем я начну, поймите: вы – лишь реминисценция, повторение прошлого; а значит – мой шанс исправить содеянное.
Радость и успокоение разливаются по изнуренному телу. Это победа: наконец-то я узнаю мотивы действий Энлилля.
– Доктор, я рад, что вы передумали! Обещаю – буду нем как рыба!
Энлилль кивает. Голос его звучит тихо и отстраненно, словно опасаясь собственной силы:
– Молодой человек, скажите, вы верите в идею бесконечного цикла – петли времени, замкнутого, порочного круга? Верите в то, что мы обречены раз за разом повторять содеянное, собственные роковые ошибки? Представьте: все, что было, – случится вновь позже; и хуже того – будет происходить бессчетное число раз. Вас это не пугает?
– Энлилль, где-то я уже слышал подобные речи… Наверное, от Ламассу. Ад – это бесконечное повторение. Нет, меня это не пугает – есть вещи куда более страшные. Тем более я не верю в подобную… хм… эзотерику. И не понимаю, как можете верить в нее вы – человек науки, доктор, творец!
– Спасибо! Приятно слышать, что хоть кто-то еще почитает меня за Творца… Но я верю – верю, ибо абсурдно. Credo quia absurdum[13]. Знаете, каждый день я смотрю из окна – и не на вишневый сад, как вы давеча выразились, а на весь окружающий мир. И что же я вижу? Кромешный туман, пелену колкого ледяного дождя, подобно лезвию ниспадающего с темного небосклона; тускло просвечивающую сквозь тучи Луну багрянистого, кроваво-алого цвета; блеклое Солнце, сокрытое за облаками; вижу людей и их мелочные склоки, несчастья, обиды; вижу, как молния бьет в горизонт, и тот на мгновение озаряется светом… И все это – все! – шепчет мне, что окружающий мир вечен: он был всегда – и будет существовать бесконечно. Следовательно, когда-нибудь повторится и прошлое; все обстоятельства сойдутся в точности так, как было некогда прежде. Я много веков посвятил изучению древних трактатов – но нигде не нашел опровержения сей навязчивой мысли.
Говорят, в незапамятные времена миром правило древнее первозданное божество – возможно, сам Дьявол, непознаваемый, могущественный, безначальный и беспредельный. И было у него великое множество имен, но единственное дошедшее до нас – Баал-Зевул, если, конечно, это не сказки… «Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей». Но время шло, и Баал-Зевул умер – упокоился в жерле гигантского вулкана, опаленный и разгневанный на бренность своего бытия. Хотя кто-то считает, что Нечистый жив и поныне… Впрочем, я предпочитаю первый вариант – Gott ist tot[14]. Краток век богов в наше время!