Почти все без исключения наши студенты — адвокаты всех возрастов с разными способностями и опытом — почувствовали новую волшебную силу, которая принесла им блестящие победы в суде. Этот новый подход к победам в зале суда, о котором пойдет речь, пригодится не только адвокатам, но и обычным людям, обнаружившим, что они могут представить свое дело и выиграть везде — в суде, совете директоров, на рынке и рабочем месте.
Джерри Спенс, Джексон-Хоул, Вайоминг
Часть 1
Сбор сил для победы
(подготовка к войне)
1. Сила самопознания
Мудрость дяди Слима. Дядя Слим, старший брат отца, был ковбоем. Мой дед считал его самым умным из трех братьев. Дядя Слим принадлежал к людям, которые уверены, что не стоит браться за работу, если ее нельзя выполнять сидя в седле. У него были тонкие, кривые ноги, повторявшие форму бочки, и старый стетсон с высокой тульей и складкой глубиной в четыре пальца. Тонкий кожаный ремешок спускался с тульи на затылок и поднимался с другой стороны головы, придерживая шляпу. Ведь это только приезжающие на ранчо горожане подвязывают шнурки под подбородком. Лицо ниже стетсона было кирпично-красным и дубленым, а кожа под шляпой — белой, волосы редкими. И летом и зимой он носил нижнюю рубашку и кальсоны, застегивавшиеся высоко на поясе. Дядя Слим утверждал, что зимой они спасали его от холода, а летом — от жары. Больше всего он ценил хороших лошадей.
Однажды я стоял с ним у загона. Наклонившись над верхним брусом ограды, он зашелся высоким, пронзительным смехом, звучавшим, как верхняя нота охотничьего рожка.
— Взгляни на того пижона, который пытается оседлать лошадь. И обрати внимание на его седло: оно стоит не меньше тысячи долларов. — Седло было красивым — блестящая черная кожа с серебряными блестками и серебряным же галуном, окаймлявшим заднюю луку. — И посмотри на клячу, на которую он собирается его набросить! — Потом он повернулся ко мне и почти серьезно произнес: — В тысячедолларовом седле на десятидолларовой кляче никуда не доедешь.
Наши тысячедолларовые седла. Тогда я был молодым адвокатом и жил в Ривертоне, штат Вайоминг, городе с населением около пяти тысяч человек. Я достаточно часто выступал перед присяжными, — если дело слушается в суде, оно должно быть представлено перед двенадцатью добропорядочными гражданами, — и думал, что много знаю. Я окончил юридическую школу и восемь лет служил государственным обвинителем в округе Фремонт, лежащем в бескрайних прериях среди вздымающихся гор и включающем среди прочего индейскую резервацию Уайнд-ривер с племенами шошонов и арапахо. По своим размерам этот округ был таким же большим, как некоторые восточные штаты, — в одном его конце находился небольшой скотоводческий городок Шошони, а в другом — Дюбуа. Население было разбросано по всей территории — наверное, его можно было уместить в одном квартале Нью-Йорка или Чикаго. И хотя я полагал, что знаю, как представлять дело в суде, слова дяди Слима заставили меня задуматься. Мы, адвокаты, напоминали того самого горожанина с тысячедолларовым седлом и старой клячей. Мы считали, что седло было важнее лошади, для которой оно предназначалось.
Наше образование, опыт и бесконечные уловки и ухищрения, которым нас учили, чтобы убедить присяжных, совет директоров, клиента или начальника, стали нашими тысячедолларовыми седлами. Это тяжелые седла. Мы посещаем семинары по мотивации, которые ведут многочисленные светила, учебные занятия по ораторскому искусству, организации презентаций, методам дополнения их графикой и пытаемся стать похожими на этих светил. Мы украшаем свои седла причудливым орнаментом, усваивая приемы других адвокатов — знаменитостей с непререкаемым авторитетом, — которые, читая свои лекции, одновременно набивают карманы. Но после десятилетий, посвященных коллекционированию этих так называемых специфических профессиональных приемов, мы тем не менее не выигрываем дела или выигрываем недостаточно часто. Здесь что-то неправильно, начинаем подозревать мы, — что-то происходит с нами самими, с самой сутью, мы не хотим чего-то замечать, о чем-то думать, что-то признавать. Если бы мы смогли найти верную ролевую модель, то, возможно, стали бы победителями.
Поэтому мы начинаем посещать дополнительные семинары, читаем еще больше специальной литературы, но так и не достигаем своей цели. Иногда ухищрения, которым нас научили, работают, но это происходит недостаточно часто. Жизненная коллекция уловок, ухищрений, профессиональных приемов, процедур и процессов стала седлом, которое нас учат надевать, чтобы выиграть. Это дорогое седло, оно покрыто блестящей мишурой, но от него нет никакого проку.
А как насчет лошади? Нас никогда не учили мудрости дяди Слима: «В тысячедолларовом седле на десятидолларовой кляче никуда не доедешь». Позвольте называть презентаторами тех, кто убеждает присяжных, совет управляющих, начальника, клиента и старается выиграть свое дело. Мы, презентаторы, можем усвоить все, что могут нам дать профессора по юриспруденции. Можно научиться профессиональным приемам в суде, ловким ухищрениям, о которых нам рассказывают пользующиеся славой адвокаты, можно быть самыми умными, хитрыми, находчивыми, изобретательными героями судебного заседания или муниципального совещания, но что, если нам ничего не известно о том, как стать личностью? Мы — это десятидолларовая лошадь.
После пятидесяти лет презентаций как в суде, так и вне его одно я понял наверняка: все начинается с личности, то есть с каждого из нас. Если мы не знаем, кто мы есть, не заглядываем себе в душу, не следуем совету мудрецов, гласящему: «Познай себя», то предстаем перед властями предержащими (присяжными, советом директоров, начальником, руководителем), не зная, что у нас самих внутри. И все участники презентации также остаются для нас незнакомцами.
Если адвокат слеп по отношению к себе, как он может разглядеть личности присяжных? Если руководитель ничего о себе не знает, как ему удастся проникнуться мотивами управляющих и директоров? Как адвокату понять, что заставило свидетеля дать показания, а присяжных — вынести свой вердикт? Как рабочему догадаться, что на уме у начальника, если он явился на поле битвы (в кабинет босса) в роли десятидолларовой клячи? Как сказал своей дочери Аттикус Финч, адвокат из книги Хартер Ли «Убить пересмешника», «ты никогда не поймешь человека, пока не встанешь на его позицию… пока не заберешься в его шкуру и не походишь в ней». Мы не в состоянии осознать человеческое поведение, не поняв окружающих, и не можем понять окружающих, не познав вначале себя.
Жизнь в конуре. Мне легче думать и говорить метафорами. Первая метафора о десятидолларовой лошади принадлежит дяде Слиму. Позвольте привести другую: «жизнь в конуре». Большинство из нас предполагают, что познали себя. Как же иначе — ведь мы прожили с собой столько лет. Однако мы живем в конуре, построенной собственными руками. Мы заперли дверь из страха перед неким мифическим разбойником, который придет и придушит нас, если мы откроем дверь и рискнем выйти наружу. В результате мы устало идем по жизни внутри этих четырех выбеленных стен, снова и снова натыкаясь на препятствия, пока не привыкаем к добровольно установленным границам.
Всю жизнь мы строим свою конуру. Ее стены состоят из представлений о себе или одинаково неточных видений себя, навязанных родителями, учителями и сверстниками. Эти стены охраняют нас от страха перед самопознанием. Мы возвели их, защищаясь от детских страданий, вызванных физическими или моральными оскорблениями родителей, издевательствами старшего брата, словами учителя, который назвал нас глупцами или сказал, что мы не можем нарисовать дерево, которое выглядело бы как дерево. Каковы бы ни были причины боли, нежный организм — наше «я» — защищается доступными ему способами: самоотречением, мифологической реконструкцией личности, неглубокой рационализацией с целью самооправдания, меньшей восприимчивости к чувствам. И как только стены возведены, мы начинаем жить за ними в уверенности, что надежно укрыты от внешней угрозы.
В четырех стенах конуры большинство из нас становятся ходячим конгломератом привычных мыслей и чувств, неизменных помыслов и верований, предсказуемых реакций и ненадежных установок, поэтому достаточно познать себе однажды, чтобы узнать навсегда. Если мы говорим, что знаем себя, то это знание распространяется лишь на несколько квадратных метров конуры, но никак не на бесконечное пространство вне ее. Тем не менее я утверждаю, что гораздо опаснее обитать внутри этих стен, чем жить свободно, поскольку обитание в конуре может означать, что мы не жили вообще.