Потом разом перестал лежать — всё время сидел. От боли поджимал облезлый живот. И тут же расслаблял его. Сжимал и отпускал, потрясываясь.
— Нужно свозить его в клинику, — сказал Яшумов жене. — В кошачью там, в собачью.
— Ещё чего! Знаешь, какие там цены? Одыбается. Кошки живучие.
— Да о чём ты говоришь, Жанна! — не узнавал жену Яшумов. — Это же твой кот. Опомнись!
Каменская нахмурилась. Уличённая в бездушии. Но всё равно не соглашалась. Так и не сказала: ни да ни нет. Крестьянка чёртова!
Однако Терентий «не одыбывался». Ему становилось хуже и хуже. Яшумов не мог больше смотреть, как он мучается — сам повёз. В одну из ветеринарных клиник города. В интернете выбрал. Что поближе.
В вагоне метро, на коленях у Яшумова скуластая мордашка кота обречённо свисала из сумки.
Кабинет ветеринара был небольшой, весь набитый какими-то аппаратами с экранами. Тоже небольшой — смотровой стол, где орудовала губкой с антисептиком медсестра. Пожилой ветеринар в синей рубахе ждал. Уже с перчатками на руках.
Посмотрел на кота на груди у хозяина:
— Когда заболел?
Яшумов сказал, что примерно полтора месяца назад.
— Как себя ведёт? — уже забирал кота ветеринар.
Яшумов быстро рассказывал.
Ветеринар хотел уложить кота на столе, но тот сразу сел. На лапки.
— Так. Понятно.
Стал слушать кота так — сидящим. Прикладывал фонендоскоп с разных сторон. Лысина сзади у эскулапа походила на лохматый медальон. Серого цвета. Никаких своих медаппаратов не включал. Попробовал пальпировать животное. По старинке. Терентий вырвался и опять сел.
— Ну что я могу сказать. У кота опухоль. — Ветеринар сдирал перчатки. Стал мыть руки: — Запущенная. Наверняка с метастазами. — Вытирал руки и смотрел на свои мёртвые аппараты, которые казались, наверное, ему никчёмными: — Можно, конечно, полностью обследовать его. (Вот на этих бандурах.) Даже сделать операцию. Но надо ли? Животное скоро погибнет. — Повернулся к хозяину: — Я могу только усыпить его. Если хотите.
— Нет, нет! Только не это.
— И правильно. Пусть поживёт. Животные лучше людей. Выносливей в болезни. Не капризничают. Не стонут и не плачут. — Смотрел на кота: — Купите для него простой анальгин. Толките и подмешивайте в корм. Всё будет ему полегче…
«И сколько заплатил?» — сразу спросили дома.
Неужели и правда такая бессердечная? — опять смотрел на жену Яшумов.
Опустил кота на пол, чтобы раздеться.
Терентий всё время сидел. На одеяле. Возле своей круглой лежанки. Не мог лечь ни на живот, ни на бок. Если и пытался — тут же вскакивал и опять сидел на лапках, тяжело дыша. Передёргивался от боли. Как ударяемый током.
Спал — полусидя. Голова кота лежала, подпёртая высоким краем лежанки. Словно её положили на плаху. Подготовили для палача.
С утра немного оживал. Довольно резво направлялся к своей чашке. По-балетному переставлял задние облезлые лапы. Когда Яшумов сыпал корм, бодал даже его руку. («Ну, ну, успокойся».). Жадно ел. Но немного. И опять сидел, тяжело дыша и глядя в никуда от боли.
С болезнью Терентий повредился и умом. Вместо ящика возле туалета стал прудить где попало. По углам. Под столом у Яшумова в кабинете. Иногда и гадил. Яшумов терпеливо убирал.
Приезжали из Колпина отец и мать жены. Смотрели на зятя возле кота как на блаженного. Только что не хихикали. Чудит, зятёк, чудит. Ухаживает за котом. Подтирает даже за ним. Покупает ему всякие вкусняшки. Что в телевизоре показывают. И денег не жалеет. А Жанка сидит и только ноздри раздувает. Будто блаженный всё это назло ей делает.
Анна Ивановна подталкивала дочь, показывая глазами на Яшумова, который быстро тащил кота мимо них в ванную после того, как тот где-то нагадил. Мол, чего же ты? Помогла бы хоть.
— А он не хочет усыпить кота, — громко объявляла дочь. — Назло мне. Ему предлагали.
Родители словно бы пугались: тише, доча!
— А пусть слышит! — кричала в коридор отчаянная.
После ужина Фёдор Иванович пил чай и поглядывал на зятя. На зятя, который сидел с остановившимся взглядом. Примирительно говорил:
— У нас тоже был кот. Первый. Давно. (Жанка, помнишь, ты с ним играла?) Так тот, когда пришло его время, просто ушёл со двора. Сам. И сгинул где-то. Больше мы его и не видели. (Жанка, помнишь?) Ну а тут, в городу-то, куда уйдёшь? Вот и получается… — Тесть вроде бы даже сочувствовал неразумному зятю.
В тот поздний вечер Яшумов сидел в отцовском кабинете и правил в тетрадях свои старые наброски. Некоторые, наиболее удачные, как считал, перепечатывал в компьютер. В файлы.