– Вы не можете арестовать меня просто так. Вам нужен ордер!
Деймон вытащил пистолет, снял предохранитель и прицелился в колесо:
– Хотите проверить?
Ругнувшись, Сью ударила ладонями по рулю.
– Покиньте машину, мисс Берри.
– Мне поднять руки? – Саркастично спросила девушка, открывая дверцу.
– Нет необходимости.
– Нет необходимости, – передразнила детектива Сью.
– Если вы меня вынудите, я пущу в ход наручники. Давайте сюда ключи.
– Ключи остались в комнате.
– Но как вы… А, впрочем, неважно. – Деймон убрал пистолет обратно в кобуру, затем придирчивым взглядом окинул Сью. – У вас есть в машине запасная пара обуви или хотя бы тёплая кофта?
Девушка отрицательно замотала головой. Деймон взлохматил волосы, раздумывая над чем-то, затем повернулся к Сью спиной и приказал:
– Залезайте!
– Что, простите? – Не поняла Сью.
– Не хочу, чтобы вы отморозили себе чего-нибудь. Поэтому придётся вас нести.
– Нет! Я не замёрзну! – Магия согревала Сью изнутри, но девушка чувствовала, что с каждой секундой тепло уходит.
Вместо препирательств, Деймон развернулся, схватил Сью и поднял её на руки:
– Вы ужасно тяжёлая.
– Вы всегда можете меня опустить.
Несмотря на свои слова, Сью не сопротивлялась, она обхватила шею Деймона, повисла на ней и отвернулась, упёршись взглядом в землю. Напряжённое лицо детектива смущало её, смущало и то, что оно находится слишком близко. Ей казалось, что им так придётся провести теперь целую вечность. Но на удивление, до общежития они дошли очень быстро, там Сью уже ждала зарёванная Мисти. Она не говорила ни слова, но Сью чувствовала, что рано или поздно подруга сумеет её простить. Но простит ли Сью сама себя…
Живи
Стоило Дуву вернутся в подвал и лечь рядом с Людовиком, всё его нутро скрутила страшная судорога. Боль разом пронзила все внутренние органы, мышцы свело так, что юный вампир даже не смог закричать. Горло перехватило, и, если бы Дув оставался человеком, он бы задохнулся. Лёгким бы не хватило воздуха, а сердце остановилось.
Ему хотелось пить. Во рту не осталось слюны, сухой язык царапал воспалённые дёсна.
– Мой дорогой, крепись.
Солома разлетелась в разные стороны, Людовик обнял обезумевшего от боли и жажды Дува и переложил его к одной из бочек. С трудом разжал его сжатые бледные губы. Очистив верх бочки от снега и соломы, Людовик пробил её и поднял так, чтобы струя золотистого напитка попадала прямо Дуву в рот.
– Приношу глубочайшие извинения за моё варварское поведение, но это должно помочь облегчить переход. – Людовик продолжал болтать, не зная, слышит ли Дув его. – Я помню свою первую ночь. Мне настолько захотелось пить, что я сперва разорвал горло своей жены, а затем и прибежавшей на её крик служанке. А обратившая меня вампирша глядела на всё это и от души хохотала. После она устроила мне жуткий пир. Всё притаскивала и притаскивала жертв… Когда я очнулся, оказалось я обескровил всех лошадей, борзых, слуг, всех их детей, а мой родной ребёнок умер от холода в своей люльке. Разумеется, я сразу же убил и ту тварь, что обратила меня. Привязал её к статуе ангела на фонтане, а она будто и не сопротивлялась, смотрела на меня с садистским наслаждением. То был ангел смерти. Очень поэтично. С восходом эта падаль превратилась в прах. Надеюсь, ты не заставишь меня разделить её участь, мой дорогой. После мне так опротивела кровь, что я пытался утолить жажду вином. И это сработало. На какое-то время. Но жажда и проснувшиеся инстинкты хищника взяли своё. Пиво, разумеется, не вино, но всё же на вкус лучше, чем боль и самоистязание за загубленные жизни невинных. Ох, не надо жалеть меня, мой дорогой, века превратили моё сердце в камень, а чувства – в пыль. Когда так долго живёшь, прошлое уже не имеет значения.
Пиво действительно помогало. Боль ослабла, но Дув всё ещё не мог пошевелиться. Когда первая бочка была опустошена, Людовик взялся за вторую, затем ещё за одну. К закату Дув выпил всё. С последней каплей пива пришло и облегчение. Борясь с тошнотой и головокружением, Дув поднялся на ноги. Он вновь вспомнил корабельную качку, даже ветер на улице, издеваясь, напоминал шум моря. Вместе с Людовиком они покинули деревню и отправились в Стокгольм. Днём они прятались в подвалах и чердаках, забирались в самые тёмные углы, а если рассвет догонял их в пути, закапывались в снег так глубоко, как только могли. Всё это время Дув отказывался от крови, даже когда Людовик приносил её в кружке. Юношу тошнило от одного только взгляда на багровую жидкость. Но зато каждая встреченная бочка пива опустошалась до суха. Хмельной напиток ненадолго успокаивал жажду и боль, но Дув слабел, порой он едва мог идти, но из глупой гордости не позволял Людовику нести себя.