Ушёл вампир также тихо, как и пришёл. Уважительно отнесясь к телам, вампир разложил их по кроватям, в которых и убил их, и накрыл шкурами и тканями, нашедшимися тут же. Дув хотел хоть как-то искупить свою вину перед ними, потому обращался очень аккуратно, бережно, с садисткой нежностью.
***
Дув бежал ещё долго, сперва он прятался в сёлах, затем скитался по грязным городским улочкам. И всё время он был вынужден охотиться. Смутное время и кровь, затопившая страну, позволили ему оставаться неуловимым убийцей. Начало девятнадцатого века Дув встретил уже не во Франции, а во Французской империи. Казнь короля и смена порядка не беспокоили юного вампира, Дув скитался по стране без цели, лениво наблюдая за тем, как мир вокруг него менялся. Сперва он раз в пару лет возвращался к сожжённому дотла поместью Людовика и искал в лесу учителя, затем он стал делать это всё реже и реже, пока наконец однажды не осознал, глядя на дикое поле, выросшее вокруг вечной каменной статуи ангела, что должен оставить это в прошлом.
Тогда он направился в самое шумное и оживлённое место, которое только знал – в Париж. Здесь, среди бродячих музыкантов, голосистых торговцев и ярко ряженных горожан, он ощущал себя словно в другом мире, словно всё что было до этого лишь грустная прелюдия к его настоящему. Когда вокруг всегда людно и громко, забываешь, что где-то может быть одиноко и тихо.
Неприглядный и неприветливый Сен-Марсо встретил вампира угрюмым лицом бедняка. Дуву было жаль убивать его, он пытался остановиться, оставив бедолаге хоть каплю крови, но вместо этого только растянул его мучения. И вместе с несчастным Дув встретил рассвет в его грязном и ветхом жилище. Вечером этот же дня, едва солнце коснулось горизонта, вампир решил отправиться дальше, влекомый шумом неспящего города. Ему было дивно, что людей здесь не пугал приход ночи, а наоборот, словно будил в них желание жить и веселиться.
Возможно, он так бы и болтался по улицам, выслеживая одну жертву за другой до скончания веков, если бы однажды не услышал давно забытую мелодию. Дув не думая пошёл на звук. Тусклые лампы клуба освещали скучающих людей, занятых неинтересными разговорами и выпивкой. Пианист фальшивил, он лениво перебирал пальцами, вызывая у Дува жалость к инструменту.
– Прошу, прекратите насиловать мой слух! – Вампир остановился в нескольких шагах от музыканта.
Пианист раздражённо ударил по клавишам, заставляя фортепьяно громко всхлипнуть.
– Кто пустил сюда бродягу? Я не начну играть, пока вы не выставите его вон! – Нижняя губа музыканта смешно загнулась от обиды.
Парочка крепких мужчин тут же вышли из тени, но их остановила хрупкая старушечья рука. Сухая пожилая женщина, чьё лицо скрывала длиннополая шляпка, подняла вверх ладонь, затем внимательно осмотрела Дува и твёрдым, с лёгкой хрипотцой голосом, произнесла:
– Месье, если вы столь вульгарно смеете прерывать выступление, вы обязаны извиниться.
– Извиниться? – Дув подошёл к пианисту ближе, в нём вдруг зародилось странное чувство, ему вспомнился Людовик, но не как прежде, призраком прошлого, а обходительным мужчиной, каким он был в светском обществе. – Мадмуазель, извиниться я должен только перед вами, за то что не прервал эту, с вашего позволения, игру раньше.
– Мадмуазель? – Женщина сипло рассмеялась, – Каков льстец! И что вы предлагаете, юноша?
– Юноша, – неслышно выдохнул Дув, он себя уже давно чувствовал как повидавший жизнь старик, хотя для окружающих всё так же оставался молод. – Если вы позволите, я бы хотел выступить для вас.
– Прошу прощения! – Губа пианиста оттопырилась так, что с неё начала капать слюна. – Давно ли такие порядки, что всякому с улицы позволено делать всё, что вздумается? С меня довольно! Этого терпеть я не буду!
– И не нужно, освободите место. – Старуха указала Дуву на фортепьяно, – Прошу, усладите наш слух.
– Как нелепо! – Выкрикнул музыкант, но послушно уступил, оставшись стоять в стороне, видно ожидая, что Дув станет посмешищем.
Не обращая на него внимание, Дув занял место пианиста, и только сейчас понял, как давно не прикасался к инструменту. Как давно подушечки его пальцев не ощущали упругую податливость клавиш, как давно он не давал музыке очаровать себя. Всё это было с ним в другой жизни, в той, в которой ему ещё не ведом был вкус человеческой крови. И прежде чем осознать всё до конца, Дув начал играть. Фортепьяно казалось ему необычным, непривычным, но юноша быстро освоился и оценил богатство звучания нового для него инструмента. Он вспомнил все уроки Людовика, все репетиции с Анной, и играл сейчас так, как никогда. Вложил всю свою тоску по тихой и размеренной жизни в замке, по звуку ветра, задувающего в щели меж рамами, по самому вкусному в мире супу и иллюзии неизменности бытия. И когда Дув закончил, он увидел, что все вокруг замерли в восхищении.