— Ты что, испугалась? — спросил Сеня странно родительским тоном. С заботой, участием, что ли? Сыграть такое не всякий актер сумел бы. Ольша вопросительно уставилась на него.
— А чего вы ждали?
— Не нужно нас бояться. Мы не приносим зла людям.
Ольша зябко поежилась.
— Как же… Я видела.
Положили человек десять, и бровью никто не повел. И это называется «не приносим зла!»
— Если ты имеешь в виду боевиков Завгороднего, то их мы к людям не относим. Поднявший руку на себе подобного заслуживает лишь смерти.
— А полицейские? Они что, тоже не люди?
Сеня усмехнулся:
— Можешь не продолжать. Мол, семьи у них, жены, дети, родители… Я знаю. Но полицейских-то мы не убивали!
Он ловко добыл из-под тонкой джинсовой рубашки знакомый пистолет с набалдашником глушителя. Все-таки прятать оружие они были великие мастера.
— Это биопарализатор. Он не убивает, только обездвиживает на некоторое время. Полицейские около нашего домика давно очухались и, наверное, горюют у обломков своего джипа.
Сеня помолчал.
— Настоящее оружие только у Пахи.
— Этот его винчестер? — спросила Ольша.
Сеня уточнил, вновь делая непроницаемое лицо:
— Если ты имеешь в виду его пушку, то она выглядит под «снайдер», а не под истинный «винчестер».
— Какая разница! — перебила Ольша. — Стреляет что снайдер, что винчестер одинаково — насмерть!
Сеня вновь умолк.
— Послушай, девочка, — сказал он после минутного раздумья. — Ваше общество больно. А когда болезнь вцепится в организм, наступает время скальпеля. Никто не плачет, когда сталь вырезает пораженные ткани. И никто не смеет называть хирурга убийцей.
Ольша в упор глядела на Сеню.
— Ваша хирургия больше смахивает на ампутацию.
— Нет, — Сеня покачал головой. — Ампутация делает человека инвалидом. А если мы пристрелим нескольких подонков, нескольких бандитов и убийц, обществу будет только лучше. Мы не собираемся оздоравливать все ваше общество — тут у вас такая помойка, что, боюсь, уже поздно. Но тем, кого эти уже не ограбят, не убьют, не унизят — им будет лучше.
— Круто, — констатировала Ольша. — Вселенские судьи. Но вас сюда никто не звал, между прочим, на нашу помойку.
Сеня поморщился:
— Только не говори, что мы не имеем права, и так далее. Имеем. Уничтожать тех, кто строит свое благополучие за счет других, считается долгом. Это закон всего космоса. Поэтому мы и впредь будем их уничтожать.
В голосе Сени не было злости, и это Ольша сочла главным. В чем-то он был, пожалуй, даже прав.
— А остальные? Если у вас на пути случайно встанет совершенно посторонний человек? Как мои друзья час назад?
Сеня пожал плечами:
— Сегодня ты уже могла воочию убедиться в нашей реакции на подобную ситуацию. Припугнем… В крайнем случае, — он потряс парализатором, — это. Малоприятно, конечно, зато никакого ущерба. Гарантия.
Теперь задумалась Ольша. Ловко это у вас получается, господа хирурги! Но с другой стороны, эта шваль, эти молодчики с тупыми взглядами, но с тугими мускулами получают как раз то, чего заслуживают. Диалог ведется на их языке, и пусть, черт возьми, они хоть раз, хоть перед смертью узнают, каково приходится их жертвам.
Если только Сеня не врет.
Но Ольше казалось, что он говорит правду.
— Скажи, понизив голос, спросила она. — А почему Паха не ест и не разговаривает?
Позади деликатно захихикал Енот, шелестя газетой. Сеня тоже усмехнулся:
— Разговаривать он не может, потому что он не человек. Ну а питается он по-своему.
— Не человек? — спросила Ольша с недоумением. — Неужели робот?
— Нет. Колония кристаллических микроорганизмов, дружественных нам. Точнее крохотная часть колонии. Они удерживают форму, подобную человеку, сохраняют видимость одежды, стреляют из «снайдера», но на самом деле все это, вплоть до пули, вылетающей из ствола, плоть. Они могут принять вид чего угодно — хоть куста, хоть автомобиля. Когда придет время, эта часть сольется с остальной колонией. Здесь Паха всего лишь посол. Как и Хасан, кстати.