Однако как только бомбардировки прекратились, Национальный Капитолий был взорван по приказу немецкого военного коменданта. «Гансанос» не пожалели десятков ящиков взрывчатки, чтобы показать Америке, лежащей в ста милях от Гаваны, что именно они хозяева острова.
Взорвав Капитолий, немцы мобилизовали жителей Гаваны на разборку руин. Фидель тоже оказался в числе подневольных рабочих. И с утра до вечера он, как и тысячи горожан, возил тележки со щебнем до Малекона. Там под громкие крики немецких автоматчиков останки былого величия сбрасывали в океан.
Когда руины разобрали, получилась идеально ровная площадка, посреди которой был установлен огромный фанерный щит с надписью по-английски: «Смотри, Америка! Вот что тебя ждет!» Правда, через несколько дней щит куда-то исчез, и к удивлению это сошло горожанам с рук. То ли у комендатуры были более важные дела, то ли «гансанос», поставив щит, тут же забыли о нем.
У ограды парка выстроились в ряд путаны, совсем еще юные девочки. Самой старшей, наверное, не было и пятнадцати. Очевидно, что немецкие власти смотрели на малолетних «жриц свободной любви» сквозь пальцы.
Фидель скользнул по девочкам равнодушным взглядом. Те же смотрели на него, не скрывая своей заинтересованности. Будь у Фиделя другое настроение, он, конечно же, не отказался бы провести часок-другой с одной из них — деньги у него были. Но сейчас ему не хотелось секса. Не давали покоя воспоминания о пропавших отце и брате. Фидель даже сомневался, сможет ли он когда-нибудь снова лечь в постель с женщиной. Он чувствовал, что за этот месяц постарел лет на сто, если не больше…
Фидель остановился у памятника Хосе Марти. Вернее, возле того, что от него осталось — у вытянутого прямоугольного пьедестала из белого каррарского мрамора. Сам памятник был сброшен немцами на землю и раздроблен на куски в первый же день оккупации. Мраморные обломки убирать не стали, — видимо, в назидание. Были разбиты и скульптуры женщин и детей, окружавших памятник Хосе и символизировавших свободную, непокоренную Кубу.
Некоторое время Фидель отрешенно смотрел на разбитые мраморные головы, на разбросанные по земле каменные руки и ноги — и его сердце наполнялось яростью и болью. Он еще мог простить немцам взорванный Национальный Капитолий, который был связан больше с североамериканской историей, чем с кубинской. Но смириться с надругательством над памятником национальному герою Кубы, который отдал свою жизнь в борьбе за свободу и независимость своей страны — было невозможно. Фидель понимал, что немцы сознательно уничтожили памятник Хосе Марти, чтобы вытравить в кубинцах национальное самосознание, показать им, что они такие же рабы Третьего рейха, как и народы других стран, покоренных Гитлером. Но он, Фидель, не желал быть ничьим рабом, в первую очередь — Гитлера, которого он ненавидел всеми фибрами своей исстрадавшейся души. Не в силах сдержать порыв, Фидель достал из кармана маленький кусочек мела, который он носил с собой, не совсем понимая, зачем тот ему нужен, и, забыв об осторожности, размашисто вывел на щербатом постаменте: «Viva Cuba libre!» — «Да здравствует свободная Куба!»
И почувствовал, как сердце, готовое остановиться, опускается к желудку, когда ему на плечо легла тяжелая рука. Фидель замер, ожидая удара. Или выстрела. Но вместо этого услышал насмешливо-серьезное:
— Трудишься?
Молодой сильный голос звучал иронично и чуть покровительственно. И без малейшего акцента. Такой голос не мог принадлежать немецкому солдату.
Чувствуя, как дрожат ставшие ватными ноги, Фидель обернулся. Перед ним стоял элегантно одетый парень лет двадцати. Высокий, худощавый, с подвижным, излучающим доброжелательность смугловатым лицом. Дерзкие глаза, черные, как маслины, чуть снисходительно, с доброй усмешкой взирали на Фиделя.
И хотя минуло уже немало времени, Фидель легко узнал Эрнесто Гевару, студента Гаванского университета, с которым он был знаком еще до всего этого кошмара. Именно Эрнесто пригласил Фиделя на ту предвоенную новогоднюю вечеринку, на которой он встретил Марию.
Впрочем, воспоминания о Марии, которую Фидель видел всего один раз, тоже остались где-то в далеких веках. Он уже не был уверен, действительно ли был когда-то знаком с этой очаровательной длинноволосой девушкой, на курносом носике которой гнездились милые золотистые веснушки…
— Пошли отсюда, — быстро бросил Эрнесто, оглянувшись по сторонам. — Не хватало еще, чтобы нас тут увидели.
— Да, — радостно кивнул Фидель и послушно двинулся следом за Эрнесто. Он давно не видел Гевару, и, конечно же, не знал, как сложилась его жизнь за эти месяцы, чем тот занимался и что думал о немцах, но почему-то не только сразу поверил ему, но и признал в нем лидера, за которым можно пойти очертя голову в огонь и в воду. Сразу чувствовалось, что сидит в Эрнесто крепкий стальной стержень, который делает его по-настоящему сильным.