Народу на набережной поубавилось. В тень, наверное, попрятались, в кофейни. Лишь фотографы стоически торчали под своими цветастыми зонтиками, терпеливые, словно пауки в сетях. Каждый норовил нацелиться в Ольшу заморским объективом.
Прошли мимо художников; Завгороднего Ольша увидела только после того, как Сеня легонько двинул ее локтем.
— Гляди! Он?
— Он…
«Будто и сам не знаешь…» — подумала.
— Подойди, поздоровайся, — велел Сеня. — Поговори. Хотя бы полминуты.
Ольша на миг растерялась. Сеня и Енот шмыгнули в стороны, будто в воздухе растаяли.
Завгородний фланировал чуть впереди двоих громил. Ни шагу он не ступал без охраны — Ольша еще в Коблево это заметила.
Ну что же, задержать, так задержать. Вскинула голову, заставила себя улыбнуться, хотя и без особого энтузиазма.
Завгородний ее узнал, расцвел, руки растопырил, даже его бульдоги от неожиданности дернулись.
— Ба! Старая знакомая!
— Здравствуй, Боря!
Ольша говорила нараспев, чтоб потянуть время.
Завгородний продолжал цвести:
— Ты какими судьбами в Ялте?
Ольша неопределенно пожала плечами:
— Да вот, занесло… Ветер попутный.
Завгородний оценивающе взглянул на ее наряд. Несмотря на некоторую эфемерность (летний ведь), он стоил Сене немереных баксов в валютном отделе гостиничного шопа. Ольша выглядела как удравшая из дому дочь миллиардера, прихватившая с собой кредитную карточку папаши.
Краем глаза Ольша заметила, что Сеня и Енот положили двоих телохранителей, следовавших несколько в отдалении. Как Римас с напарником кладут еще двоих совсем уж в отдалении, не заметил бы с ее места и Аргус, даже будь у него подзорная труба: дело происходило за углом, на Черноморском переулке, выходящем на набережную.
— Может… — начал было Завгородний, но тут громилы за его спиной рухнули навзничь, не издав ни звука, а их босса аккуратно взяли под локотки возникшие прямо из асфальта Паха с Хасаном.
Упаковали его в секунду.
Тут на грех себе показались двое полицейских. Оба растерянно потянулись за оружием.
Хасан покрепче ухватил Завгороднего и повел его в сторону, Паха мрачно достал винчестер.
«Пок!» — так говорило его ружье, когда Паха не хотел никого пугать, а старался, напротив, действовать потише и по возможности незаметнее.
Пистолет одного полиса вышибло из рук; второй, повинуясь жесту Пахи, сам бросил свой на землю.
Из переулка задним ходом вынырнула машина; Хасан втолкнул Завгороднего в салон и нырнул следом. За рулем сидел, вроде бы, Римас.
Ольшу дернули за руку — это оказался Сеня.
— Шевелись!
Прямо на набережной стояла еще машина. Ее появление Ольша прозевала напрочь. Енот держал ногу на акселераторе и рванул с места, едва Сеня захлопнул дверцу. Дороги Енот не разбирал: набережная, лавочка, клумба, кусты — все ныряло под капот, под днище. Потом колеса коснулись асфальта; Ольша отстраненно глядела в окно. Улица Екатерининская, памятник Лесе Украинке, дом-музей с шикарным резным балконом… Леся осталась слева. Улица Кирова, поворот.
— Цвет! — нервно напомнил Сеня. Енот кивнул.
Капот, до сих пор отчетливо белевший за лобовым стеклом, вдруг налился красным, словно застеснялся. Енот обращался с компом со сверхъестественной скоростью.
Минут сорок они катались по городу без определенной системы. «Наверное, обрубают хвосты», — решила Ольша. О Пахе спрашивать она не стала. Уж этому уйти от полиции проще простого: свернул за угол, обернулся собакой, скажем, или стаей воробьев, и тю-тю. Или того проще — в воду, и поминай как звали. Дышать ему, вроде бы, не обязательно.
В гостиницу они вошли со служебного входа, отсидевшись с часок в «Чарде». Швейцар, попивавший кофе на страже, при виде крупной купюры подобострастно заулыбался. Купюра перекочевала в его карман. Отныне здесь никогда не проходили двое молодых людей в темных очках и девушка в потрясающем наряде.
— Переоденься и приходи к нам, — сказал Сеня, отпирая номера.
Он дождался Ольшу в коридоре, скользнул в ее комнату и закатил что-то размером с горошину под кровать. Потом вышел и запер дверь.
Паха валялся на кушетке, напоминая как всегда, мумию. Енот разговаривал по-гиански с кем-то прячущимся в дипломате. Сеня стал рядом, чуть повернув стол; теперь Ольша видела в зеркале отражение внутренностей того, что внешне выглядело как обычный дипломат. Почти всю стоящую вертикально крышку занимал плоский экран. На экране наличествовало лицо пожилого мужчины с печатью начальственности на лице. Одежду его было не рассмотреть.