Настоящая фантастика — 2010
I. И меч на киборга подняв
Генри Лайон Олди
Urbi et Orbi, или Городу и Миру
Интермедия
Рыбки, подумала Анна-Мария.
Семихвосты-радужники с Ютаса-IV. Бахромчатые сомики. Павлинцы с мордами изумленных дурачков. Оранжево-белые паяцы, похожие на детские варежки, резвились меж щупальцами фиолетовых актиний. Мимо них с величайшей осторожностью проплывали рыбы-стилеты — извивы трехгранных тел, дрожь «зазубрин». У самого дна висели челноки-змееглавцы, темные, как музейный грош, — и сонные, как студент на утренней лекции. Их яркие гребни топорщились венцом.
Цепочки пузырьков. Колыханье водорослей, блеск ракушек…
Герцог Раухенбаум, заведующий кафедрой ценольбологии, отличался своеобразным, чтобы не сказать — экстравагантным вкусом. Когда герцог пойдет на повышение, думала Анна-Мария, и кафедра достанется мне, я все переделаю. В первую очередь — аквариум. В моем кабинете все будет иначе.
— Плющ! — не повышая голоса, велела она.
На окне дрогнули густые плети. Сверкнув желтой окантовкой, шевельнулись звездчатые листья. Угол наклона каждого листа изменился, соответствуя режиму ожидания. В просветы заглянуло солнце. Еще полчаса, максимум — час, и оно скроется за буковой рощей.
— Открыть окно!
Плющ расползся в разные стороны, освобождая пространство. Стекло раскололось посередине — и створки ушли в стену. Еще одна прихоть Раухенбаума. Когда кабинет отойдет в наследство Анне-Марии, плющ будет просто исчезать. Без раздражающего копошения. Если, конечно, Анна-Мария оставит плющ. Дикий виноград куда симпатичней. Осенью на нем повисают лоснящиеся, иссиня-черные грозди…
Она покормила рыбок. Необязательный, но успокаивающий процесс. Пситеры рекомендуют: антистресс и все такое. «Кормить с руки — труд невелик, но в нем находишь сердцевину тех превращений, что царят в душе безмолвно и смущенно…» Когда-то ей пришлось заучить монолог Принца наизусть. Трагедия «Черный замок»; глупая, сентиментальная девчонка.
Смейтесь, кому смешно.
За окном дремал университет. Учебные корпуса — пряничные домики в море зелени. Общежития, пустые в это время года. Над рекой — дома преподавателей. Студенты разлетелись на каникулы. Лекторы в отпусках. Те немногие, кто подобно Анне-Марии еще возился с заочниками, вечера проводили с семьей, а не в кабинетах. Чудаки, задерживающиеся после рабочего дня, были наперечет. К примеру, граф Якоби — форономик галактического масштаба, автор «Реперной триджизации кварков», молодящийся щеголь. Он курил в лаборатории напротив, на балконе третьего этажа, с таким видом, словно заседал в Королевском совете Ларгитаса.
В ответ мыслям Анны-Марии граф приосанился и подкрутил усы. Прошлой зимой Якоби решил приударить за коллегой, и стоило большого труда остаться друзьями. Почему ты до сих пор не замужем, спрашивает мама. Что ей ответить? Свобода? Наука? Карьера?
«Пора домой. Надо вызвать роборикшу…»
По странной ассоциации с мамой, Анна-Мария вспомнила свою первую лекцию. Она вышла на кафедру, оглядела притихшую аудиторию — тех, кто сидел в зале, и тех, чьи лица выстроились в ряд на гиперактивной панели… Введение в курс. Заученные, единственно верные слова вдруг показались чужими. Их предстояло сотворить заново.
— Как вам известно, наука делится на две империи: космологию и ноологию. Ноология, как духовная дисциплина, в свою очередь делится на два королевства: философско-ноотехнические науки и общественные науки…
Ей быстро удалось собрать внимание.
— …подответвление этногенетических наук включает в себя две науки 1-го порядка: номологию, то есть правоведение, и политику. Политику составляют две науки 2-го порядка: теория власти и ценольбология, иначе наука об общественном счастье. Герцог Раухенбаум будет читать вам сравнительную ценольбологию, чей предмет — изучение условий, способствующих счастью общества и индивидов. Я же возьму на себя курс фундаментальной ценольбогении — изучение причин, рождающих эти условия…
Великий Космос, как летит время! Другие выходят к первокурсникам со словами: «Наука делится на две империи…» Диссертация, титул, повышение; монографии, методические работы. Статьи в академических журналах. Признание коллег. Уважение герцога, скупого на похвалу. Дни, месяцы, годы. Мечта о часе, когда Анна-Мария сменит аквариум в кабинете — и плющ уступит место винограду.
Ей ли не знать причины, рождающие условия для счастья?
Внешний датчик наблюдения сыграл мелодию из «Вернись, Адель». Челеста, бас, флейта. Кто-то приближался к кабинету. Уборщица, ясное дело. Катит впереди себя дезкомбайн, меняя на ходу настройки…
— Прошу прощения. Это кафедра ценольбологии?
В дверях стоял молодой офицер. Белый китель, золото погон. Шнуры с серебряными наконечниками. Кортик с витой рукоятью. На кокарде — атакующий сокол. Капитан-лейтенант ВКС Ларгитаса, сделала вывод Анна-Мария. Ее дядей по отцу был контр-адмирал Рейнеке, старый холостяк, души не чаявший в племяннице. Знаки различия она выучила раньше азбуки.
— Да. Вы кого-то ищете?
Капитан смотрел на Анну-Марию так, как в жизни не бывает и быть не может. Даже вспотел, бедняга. В смятении сдвинул фуражку на затылок. Лихой, мальчишеский чуб выбился наружу, заполоскался на сквозняке. Знамя покорности — сдаюсь на милость…
— Я? Ищу, конечно…
«Нашел, — читалось на простоватом лице. — Уже нашел».
— Беата ван Фрассен… хотел спросить…
— Ван Фрассен? У нас такая не преподает. Я бы знала.
— Заочница… я сегодня прилетел на Ларгитас, в отпуск…
— Ваша невеста?
— Сестра. Я надеялся узнать, где она поселилась.
— Свяжитесь с сестрой по коммуникатору.
— Не отвечает. Скорее всего занимается. Не хочет, чтоб отвлекали.
«Или уединилась с любовником», — подумала Анна-Мария. Она неплохо представляла нравы заочников, снимавших напряжение от сессии.
— Вы тоже заочница? Аспирант?
— В обоих случаях — нет.
— Кавалерственная дама?
— Вы льстец, капитан. Я уж и забыла, когда была кавалер-дамой…
— Только не говорите мне, что вы декан факультета! Я все равно не поверю.
— Не скажу. Я — графиня Рейнеке. Заместитель заведующего кафедрой.
— Графиня? — Капитан усмехнулся. У него была славная, открытая улыбка. — В ваши годы? В таком случае я адмирал. Знаете, я поначалу нервничал. Беата жаловалась, что здешние мэтры — звери. С клыками и когтями. Вот, думаю, явлюсь на кафедру, не понравлюсь… Потом кто-нибудь Беату на зачете — раз, и в пепел. Это хорошо, что я встретил вас. Вы шутите, значит, все в порядке.
Он младше меня лет на десять, прикинула Анна-Мария. Когда возбужден, делается болтлив. Ладная фигура. Слово из дешевых логосериалов — ладная. Но в данном случае — очень точно. Жаль, рост маловат.
— По-вашему, я не гожусь в графини?
— Отлично годитесь. Лет через двадцать.
— Это комплимент?
— Это констатация факта.
Оправившись от первого потрясения, капитан на глазах превращался в записного сердцееда. Надо сказать, без особого успеха. Сердцееды не краснеют. И уж точно нет у сердцеедов таких милых, таких детских ямочек на щеках.
— Уже легче. Сперва я решила, что это — мнение о моих профессиональных способностях. Хорошенькую карьеру вы мне напророчили…
— Я…
— Не смущайтесь. Обождите, я сейчас узнаю. Запрос!
Голосфера на столе мигнула россыпью огоньков.
— Беата ван Фрассен, место регистрации?
Акуст-линза прокашлялась басом. Все-таки герцог Раухенбаум был большим оригиналом. При Анне-Марии линза приобретет дивное сопрано. И навсегда забудет про кашель. Это уже решено.
— Второе общежитие, — доложила информателла. — Комната семь, первый этаж.
— Видите, как просто? Спешите к сестре, капитан.
Он не уходил.
— Ценольбология? Что вы преподаете, моя графиня?
— Общественное и индивидуальное счастье. — Анна-Мария вновь почувствовала себя на первой лекции. Если честно, приятное ощущение. — Его условия и причинно-следственные связи. Вот вы, капитан… Что вам нужно для счастья?