Разница в образовании сгладилась и стала незаметной. Олесю часто казалось, что лигирянка в интеллектуальном плане больше не уступает ему. Иногда он отчетливо чувствовал, что Лайма в следующую секунду скажет или сделает, и неизменно угадывал. Сначала Олесь удивлялся неожиданно открывшимся способностям к ясновидению, потом перестал. В конце концов, он прожил с Лаймой бок о бок без малого два года и за это время достаточно хорошо ее изучил.
За месяц до расчетной даты прибытия Олесь обрезал палец, зацепившись за зазубренную скобу в трюме, когда проводил плановую инспекцию груза. Вернувшись в каюту, он обнаружил, что палец у Лаймы также залеплен пластырем. Тот же, что у него – указательный, на правой руке.
Вот оно что, понял Олесь. С ними стали происходить одни и те же вещи. Мало того что они зачастую хором произносили одинаковые фразы на одном языке. Иногда Олесь даже видел, о чем Лайма думает. Не глазами видел, а иным, внутренним зрением. У них образовалась синхронность в поступках, в событиях, в мыслях. Или, скорее, даже не синхронность, а близость. У них даже зубы ныли одновременно.
Еще через неделю Аолла слегла с головной болью. С ней это происходило не впервой, кибернетический доктор поставил привычный диагноз «мигрень» и прописал покой. Однако на этот раз вместе с Аоллой слег и Шандор, голова у которого в последний раз болела лет семь назад, когда на нее свалилась плохо закрепленная пудовая балка в трюме. Через пару дней, впрочем, мигрень у обоих бесследно прошла.
Олесю было не по себе. Он чувствовал, что начинает понимать, о чем говорила Лайма, когда речь заходила о вериле. Но только лишь начинает.
На Гимероте дальнобойщиков ждали и приняли со всем радушием. Поселение на экваторе планеты отчаянно нуждалось в технике. В людях, впрочем, оно нуждалось еще больше.
– Может, останетесь? – уговаривал мэр на следующий день после того, как «Одиссей» состыковался с орбитальной станцией и встал под разгрузку. – Здесь прекрасный климат, плодородная земля и богатые месторождения металлов. Каких-нибудь двадцать лет, и колония превратится в центр галактического масштаба. Мы все станем богачами, но сейчас каждая пара рук на счету. Вы, парни, ко всему с женами – подумайте, ваши дети…
– Не будем об этом, – прервал мэра Шандор. – Мы с напарником хотели бы спуститься в селение.
– Да-да, конечно, я распоряжусь.
Колонисты устроили прибывшим торжественный прием в недостроенном вертолетном ангаре: с праздничным столом на полтораста персон, взращенными в местных теплицах овощами и фруктами, ягодными наливками с настойками и танцами до утра. Аолла с Лаймой пользовались бешеным успехом, так что вскоре Олесь даже почувствовал нечто вроде ревности. Конкуренцию лигирянкам составляла разве что стройная жгучая брюнетка, из желающих потанцевать с которой выстроилась очередь.
– Это доктор Нильсен, – сообщил мэр. – Единственная незамужняя дама на всю колонию. И, между прочим, весьма строгих правил. Она у нас главный хирург в госпитале.
– Да? – заинтересовался Шандор. – В самом деле строгих?
Дождавшись перерыва между танцами, он растолкал толпящихся вокруг докторши колонистов и отвесил церемонный поклон.
Месяц дальнобойщики провели в безделье, наслаждаясь лучами местного светила, естественной силой тяжести и свежим, насыщенным кислородом воздухом. В поселении им отвели два сборных домика на окраине, колонисты обитали в таких же.
А может быть, и вправду остаться, думал Олесь, обнимая за плечи прильнувшую к нему Лайму и глядя на буйствующие краски заката. Уговорить Шандора и остаться. Мэр прав: пара десятков лет, и здесь будет райское местечко, а пока работа для них с Шандором найдется. Что, собственно, еще нужно. Любовь… любви, наверное, нет, страстей тоже никаких нет, впрочем, откуда им взяться, да и нужны ли страсти мужику, разменявшему уже четвертый десяток. Зато есть пресловутый вериль. Лайма настроена на него, как тень… Если в этом и состоит вериль – чем плохая штука?.. Они вполне могут прожить многие годы вместе, пускай и без детей.
Надо поговорить с Шандором, решил Олесь. Завтра же и поговорю.
На завтра откладывать не пришлось. Тем же вечером, едва зашло местное солнце, Шандор постучался в дверь сборного домика и поманил Олеся наружу.
– Я оставляю ее, – Шандор отвел взгляд.
– Что? – не понял Олесь. – Кого «ее»? Где оставляешь?
– Послезавтра мы улетаем. Аолла остается здесь.
– Как это здесь? – опешил Олесь. – С кем?
– Ни с кем, – Шандор невесело хмыкнул. – Или с кем хочет. Этот ее чертов вериль слишком далеко зашел. И потом…