И нет ничего ярче этого воспоминания в его Вечности. Все остальное поблекло, пожухло, стало неважным.
«Осталась одна Таня».
Одна.
Только одна.
Девочка, с детской тщательностью ведущая жуткую летопись смерти.
Кайрос, которым опять так желает завладеть Мельмот. Этот… это… да что это вообще такое?! Бог? Дьявол? Или… или всего лишь болезнь, паразитирующая на человечестве, отнимающая у человека человеческое и дающая взамен – Вечность? Задаром. Кое-что задаром…
– Вы не посмеете, Мельмот, – сказал Муравей. – Вы не посмеете обречь ее на… на…
– Бессмертие? – Глаза Мельмота открылись. – Спасение от смерти?
– Бесконечное круговращение в жухлом мироздании, о котором и вспомнить нечего, – Муравей взял блокнот и спрятал в карман. – Эту вашу фальшивую Вечность, дурную бесконечность, возвращение всего и вся на круги своя.
Он встал, подошел к двери. Обернулся. Мельмот потерялся среди груды напяленных на него одежд. Под ними, казалось, ничего нет. Пустота. Лишь голова торчала, как голова Петрушки, куклы, что надевали на руку.
– Я знаю, что делать, – сказал Муравей и закрыл за собой дверь.
Эпилог
Последнее лето детства
Последние дни лета выдались исключительно теплыми. После проливных августовских дождей особенно приятно выйти на улицу и посидеть на лавочке, разглядывая первые желтые листочки в зеленых шапках деревьев.
– И что ты обо всем этом думаешь? – спросил в один из таких дней Мишка. Он не уточнил – что это такое «обо всем».
И так понятно. О Николае Николаевиче, который к этому времени съехал с квартиры, и она теперь стояла запертой, никто в ней так и не поселился. О Тане, которая тоже исчезла из магазина, а ее подруги говорили, что она, кажется, вышла замуж и уехала в другой город. И хихикали, толкая друг дружку в бочки. О нашем путешествии в прошлое и будущее. Об автомобиле времени цвета спелого баклажана.
– По-моему… по-моему… – Честно говоря, я и не знал, что хочу сказать, поэтому ляпнул: – По-моему, нас с тобой разыграли. Этот Николай Николаевич – цирковой гипнотизер. А Таня – подсадная утка, ну, как в цирке. И они устроили все это представление. А на самом деле никакой машины времени и нет.
– Автомобиля времени, – задумчиво поправил меня Мишка. – Только… только зачем? Все это представление? Тем более для нас его устраивать? Подумаешь, два пацана каких-то! Многовато чести…
Но и на это у меня оказалось что возразить:
– Они новый цирковой номер отрабатывали. Тренировались. Чтобы потом с ним гастролировать. Представляешь себе афишу: «Только в нашем цирке! Путешествие во времени! На автомобиле цвета спелого баклажана! Ваши провожатые в дебрях времени – Таня и Муравей! Спешите видеть!» – Я даже на лавку вскочил и руками замахал, изображая цирковых зазывал.
Мишка покачал головой.
– Может, и так. А может, и не так.
– Тебе просто хочется, чтобы не так. – Я спрыгнул с лавки, сел, достал из кармана ножичек и стал ковырять дерево.
– Ты никогда не думал, почему они оказались именно в нашем времени? – Мишка зажмурился и подставил солнцу лицо.
– Ну, оказались и оказались. Почему бы и нет? У нас хорошее время. Мне оно нравится.
– Помнишь, что говорила Таня? Путешествовать можно в такое прошлое, о котором уже почти все известно. Принцип определенности. А что, если наше время известно благодаря нам с тобой?
Я помотал головой:
– Не понял, Мишка. Объясни толком!
– Представь, в будущем кто-то из нас с тобой, а может, и мы оба станем настолько известны и знамениты, что наше время будут изучать именно поэтому? Ну, как изучают жизнь Троцкого, например. Или Эйнштейна. И все, что делали Таня с Николаем Николаевичем, и было на самом деле такое близкое знакомство с нами. Понимаешь?
– Понимаю, – сказал я. – Чего же не понять. Мания величия у тебя, Мишка. И вообще – фантазер ты. Таких еще поискать надо. Троцкий! Эйнштейн! Сравнил!