Итог нашего небольшого экскурса в историю РПЦ и «макарьевских соборов»: митрополит Макарий на «своих» соборах продемонстрировал явное подтверждение слабости московской власти, незначительности власти царя, подчеркнул конфедеративный характера русского государства при идеологическом лидерстве Новгорода, тягу к признанию «священства выше царства», новгородской модели управления, а также к войне с Ливонией и Литвой.
Царь Иван к такой политической программе не был готов.
Какова же была политическая программа царя Ивана? Сейчас узнаем…
Для этого перенесемся в машине времени в Успенский собор, в 1551 год.
В Успенском соборе царила мертвая тишина. Было слышно, как трещат фитильки в свечах, казалось даже, что слышно было, как плавились сами свечи. Молчали все, заполнившие собор. Даже самые высокие иерархи. Казалось никто и не дышит. Да, да! Именно так, в гробовой тишине, затаив дыхание, слушали епископы церкви православной совсем юного семнадцатилетнего мальчишку, который не просто обличал пороки церкви, а обвинял их, иерархов русских во всех возможных грехах! Обвинял не просто, а с подкавыком. Якобы задавая всем вопросы, на которые сам уже знал ответ. И ни один вопрос, ни два, а шестьдесят семь вопросов. Сам себе вопросы задавал, как Цицерон римский, про коего он, видно, в греческих книгах вычитал, что во множестве у него были. Сам юнец на вопросы свои и отвечал. Сначала вообще делая вид, что интересуют его сугубо литургические вопросы. О ходе службы, облачении священников, крещении деток малых, венчании. Но потом. Потом стал говорить иное. Такое, что немногие и поверили ушам своим! Стал обвинять попов и чернецов в мужеложестве, скотоложестве, рукоблудии, совокуплении телесном греховном, пьянстве, потворствовании язычеству и сатанизму, а также нежеланию блюсти паству. Да будь их воля, за половину сказанного сему мальчишке снесли бы буйну голову на ближайшей площади. Но этого было делать нельзя.
Ибо тот мальчишка был царем. Царем Иоанном. Известным нам как Иван Грозный.
Шел 7059 год от Сотворения. Царь повелел собрать собор предстоятелей всей русской земли. Царь хотел на соборе высказать иерархам русской православной церкви все, что о них думает, все, что знает, все, что наболело. А дума царя о церкви была тяжелой. В грехе погрязла церковь. Искупать грех надо. Была и еще одна потаенная мысль у царя, хотя, впрочем, почему потаенная? Об этой тайне уже шептались по углам митрополичьего двора князья церкви, приехавшие в Москву со всех концов Руси.
Знали они, что неспокойно в христианском мире. Ведали, что на неметчине князья отнимают земли у монастырей, подчас войной и боем отнимают. Ведали, что короли Густав шведский, Генрих английский и Христиан датский тоже отнимают монастырские земли и, сказывали, даже чернецов-монахов лютой смертью казнят. Знали, что появилась какая-то то ли новая вера, то ли секта, что в германском Аугсбурге свое кредо высказала. Ведали, что император Фердинанд потворствует той вере, что турки богопротивные в Венгрии тоже потворствуют, а также и то, что послание глава той веры патриарху написал, а святейший Иоасаф никак не может определить — то ли те люди схизматики и еретики, то ли нет. И папа Юлий на соборе, что собран недавно покойным папой Павлом, тоже сие определить никак не может. А главное — знали, что писал, сносился молодой царь русский с низложенным королем датским Христианом и просил у того святое писание новое, отпечатанное. И не одно, и не два, а две тысячи штук. А из Саксонии, где та новая вера процветает, государь попросил немчина Шлитте привезти ему теологов и толмачей, учителей новой веры. Еле остановили тех учителей ганзейцы и ливонцы. В железа посадили. Так царь гневался, войной Ливонии грозил! Ой, не к добру это. Ой, хочет, видно, молодой царь, как и на неметчине, монастыри святые позакрывать и земли церковные отнять. И для того и собор сей созывает…
И потому никак нельзя русским иерархам на соборе допустить воплощения идей государя! Ибо молод он еще мужей, умудренных жизнью и служением церковным учить разуму!
Голос молодого царя звенел от негодования: «В мирских свадьбах играют глумотворцы и арганники, и смехотвор-цы, и гусельники и бесовские песни поют. И как к церкви венчатися проедут, священник со крестом едет, а перед ним со всеми теми играми бесовскими рыщут, а священницы им о том не возбраняют!»
Иерархи молчали. Правду говорил царь.
А юный царь продолжал обвинять своих епископов: «Да во Пскове граде моются в банях мужи и жены, и чернцы, и черницы в одном месте без зазору. Да по погостом и по селом и по волостем ходят лживые пророки-мужики и жонки, и девки, и старый бабы, наги и босы, и, волосы отрастив и распустя, трясутся и убиваются. А сказывают, что им являются святая пятница и святая Анастасия и велят им заповедати хрестьяном каноны завечивати. Они же заповедают крестьянам в среду и в пятницу ручного дела не делати, и женам не прясти, и платья не мыти, и каменья не разжигати и иные заповедают богомерзкие дела творити кроме божественных писаний!»