«Зловещая кухня» из альбома «Человек из Утопии», 1982.
Все слова были написаны и уже не менялись, но мелодия и аккомпанемент каждый вечер импровизировались — в манере, которую мы назовем «растворением». Аккомпанемент был рассчитан на то, чтобы в песне присутствовали ритм, ткань и звуковые эффекты, и вовсе не обязательно аккорды, мелодия и «хороший такт» — нечто вроде рок-аранжировки в стиле «Шпрехтимме», сочетающей в себе пародию на «джазово-поэтический» дух битничества и абстракции типа звукоподражаний из бетховенских симфоний, где встречаются поля и луга, — с кукушками, ветром и так далее (разве что в данном случае обошлось без кукушек — одни разумные твари в цедилке).
Я вовсе не претендую на звание поэта. Все мои тексты пишутся только с целью развлечь публику — и для внутреннего употребления не годятся. Кое-что в них поистине глупо, кое-где глупости поменьше, а иногда попадаются даже смешные места. Если не считать ехидцы про политику — это я пишу с удовольствием — все прочие тексты ни за что не появились бы на свет, не живи мы в обществе, напрочь отвергающем инструментальную музыку, — так что если кто рассчитывает зарабатывать на жизнь, развлекая музыкой граждан США, не мешает подумать, как присобачить человеческий голос ко всему, что будете делать.
Я уже говорил в интервью: «Без отклонения (от нормы) «прогресс» невозможен».
Для успешного отклонения необходимо хотя бы бегло ознакомиться с той нормой, от которой рассчитываешь отклоняться.
Когда музыкант приходит в мой ансамбль, ему уже известен ряд музыкальных норм. Барабанщики знакомы со всеми нормами барабанного боя (как играть «диско», как играть «шаффл», как играть «фэтбэк» и т. д. и т. п.). Басисты знакомы со всеми нормами игры на басе (движения большого пальца, проходы, «традиционные» остинато и т. д. и т. п.). Все это — нормы нынешней радиомузыки. При подготовке гастрольных аранжировок испытываешь огромное удовольствие, разнося эти нормы в пух и прах.
Наименьший восторг стирание норм в порошок вызывает в мире симфонических оркестров. Если музыканту оркестра дать новое музыкальное произведение, то, скорее всего, мгновенно последует такая реакция: «Фи! Да ведь это написал человек, который еще жив!»
Исполнители приходят в оркестр, уже зная, какие произведения «хороши» — им ведь миллион раз приходилось играть их в консерватории. Поэтому, когда композитор приходит в оркестр с произведением, содержащим идеи или технические приемы, которых музыканты в консерватории «не проходили», он наверняка подвергается отторжению на молекулярном уровне — защитный механизм оркестра в целом.
Едва оркестр пытается сыграть неизвестную вещь, музыкантам грозит опасность все проебать. У них есть только два способа избежать такой неловкости. Один — репетировать; но кто оплатит драгоценное репетиционное время? Другой — не исполнять никакой новой музыки.
Когда в город приезжает приглашенный дирижер, он, как правило, не исполняет вещи, сочиненные живым композитором. Он делает Брамса; он делает Бетховена; он делает Моцарта — потому что достаточно короткой разминки, и все нормально зазвучит. Это страшно радует бухгалтеров, и позволяет публике сосредоточиться на дирижерской хореографии (ради которой зрители, собственно, и покупали билеты).
Так чем же все они лучше компании парней из ресторанного ансамбля, наяривающих «Луи-Луи» или «Полночный час»?
Музыка классического периода, по-моему, скучна, потому что напоминает «рисование по клеточкам». Есть вещи, которых не имели права делать композиторы того периода, ибо считалось, что вещи эти выходят за рамки производственных инструкций, определявших, является сочинение симфонией, сонатой или чем.
Все нормы прежних времен возникли, поскольку люди, заказывавшие музыку, хотели, чтобы «мелодии», которые они покупают, «звучали определенным образом».
Король говорил: «Если это будет звучать не так, я отрублю тебе голову». Папа римский говорил: «Если это будет звучать не так, я вырву тебе ногти». Какой-нибудь герцог мог сказать иначе — так и говорят по сей день: «Если это будет звучать не так, песню не передадут по радио». Тем, кто считает классическую музыку более возвышенной по сравнению с «радиомузыкой», следует обратить внимание на существующие формы и на тех, кто их заказывает. Много лет тому назад это был король или Папа Такой-Сякой. Ныне у нас есть держатели лицензий на трансляцию, составители радиопрограмм, диск-жокеи и руководители компаний звукозаписи — пошлейший вариант реинкарнации стервецов, формировавших музыкальные стили прошлого.
Современный «учебник гармонии» — олицетворение упомянутых пороков в наиболее полном виде. Когда мне вручили мой первый учебник и велели делать упражнения, я возненавидел звучание «образцовых пассажей». И все-таки я их выучил. Если что-то ненавистно, следует хотя бы узнать, что именно вы так ненавидите, дабы в будущем этого избегать.
Этими ненавистными правилами разит от многих композиций, издавна почитаемых за «БОЛЬШОЕ ИСКУССТВО». Возьмем, к примеру, правило гармонии, которое гласит: «Вторая ступень гаммы должна переходить на пятую ступень гаммы, которая должна переходить на первую ступень гаммы (II–V-I)».
Популярные песни и «традиционный» джаз цветут на II–V-I пышным цветом. Мне эта прогрессия ненавистна. В джазе ее пытаются слегка подновить, украшая аккорды дополнительными парциальными тонами, но это все та же II–V-I. На мой взгляд, II–V-I — квинтэссенция скверной «музыки белых».
(Одно из интереснейших событий в мире «музыки белых» произошло, когда «Бич Бойз» использовали в «Маленьком Дьяволе на колесах» секвенцию V–II. Серьезный шаг вперед путем отхода назад.)
Работа преподавателя — научить вас делать все, что написано в учебнике. Чтобы получить хорошую оценку, вы должны писать упражнения, доказывая свою способность развлекать покойных пап и королей, а когда докажете, вам вручат клочок бумаги, где сказано, что вы — композитор. Ну разве не тошнотворно?
Еще хуже обстоит дело в аспирантуре, где студентов учат сочинять «современную» музыку. Даже современная музыка подчиняется ненавистным правилам — вроде того, насчет двенадцати тонов: мол, нельзя взять первую ноту, пока не опишешь круг по остальным одиннадцати и теоретически не расстроишь тональность, придав каждой высоте тона одно и то же значение.
Основное Правило должно быть таким: «Если, ПО-ВАШЕМУ, вещь звучит хорошо, она — первый сорт; если же, ПО-ВАШЕМУ, вещь звучит плохо, она — дерьмо». Чем разнообразнее ваш музыкальный опыт, тем легче определить, что вам нравится, а что не нравится. Американские радиослушатели, которых всю жизнь держат на скудной диете из ______(заполните пропуск), живут в столь тесном музыкальном мирке, что они не в состоянии разобраться в собственных пристрастиях.
В радиомузыке господствует тембр (ткань мелодии, скажем, «Багрового тумана», исполняемого на аккордеоне, коренным образом отличается от того, что с ним делает Хендрикс на визжащей гитаре с фидбэком).
На пластинке по общему тембру (зависящему от коррекции отдельных партий и соразмерности их звучания в смикшированной записи) можно уловить, О ЧЕМ данная песня. Инструментовка дает важные сведения о том, что ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ композиция, а в некоторых случаях становится важнее самой композиции.
Американские слушатели мало знакомы с этнической музыкой других культур, а современную оркестровую композицию слышат разве что в последнем фильме или фоном к телепередаче.
Удивительно, что в учебных заведениях до сих пор преподается курс музыкальной композиции. Это же бессмысленная трата денег — ходить в колледж, чтобы выучиться на современного композитора. Пусть это какой угодно замечательные курс — как, черт подери, вы будете зарабатывать на жизнь, когда его окончите? (Простейший выход — самому стать преподавателем композиции и заражать этой «хворью» следующее поколение.)