ОЧЕНЬ БОЛЬШАЯ ГЛУПОСТЬ плодится, пожирая Будущее. Видали ее? Иногда она маскируется под квартальный баланс — такой симпатичный после закрытия отдела научно-конструкторских работ.
Не могу себе представить ни одну развивающуюся нацию, которая искренне питала бы «нежные чувства» к Америке. Жители таких стран видят в Америке угрозу своей национальной безопасности; в НАС они видят Империю Зла. Все, что Рейган говорил когда-то о России, с точки зрения развивающейся нации, легко узнаваемо в нашей стране.
Мы наделены ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ ГЛУПОСТЬЮ, и потому они не исключают вероятности того, что мы используем ее против них, — нечаянно, разумеется.
За долгие годы, народ, мы научились первыми наносить удар этим страшным оружием и уже разместили его кое-где под видом «внешней политики» рейгановской администрации.
Некоторые жители Воображаемой Американской Глубинки скажут: «А нам насрать! До нас-то не доберутся. Сюда не придут. Да у них аэропланов-то столько не наберется!»
Вот такие парни и скупили акции ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ ГЛУПОСТИ, получив философский дивиденд, на лицевой стороне которого утверждается, что мы как Избранная Христианская Нация имеем право нещадно попирать остальных (Историческая Миссия). Бог на Нашей Стороне, и мы обязаны это Делать, ибо мы одни достаточно искушенны, чтобы нести остальному человечеству мир и здравый смысл. Ну и нууууууу!
Глупость обладает некоторым шармом — невежество лишено и его.
Некогда было сказано, что неведение — благо. Что-то я не уверен. Может, в этом отношении я обделен, однако, не будучи по-настоящему невежественным, я нахожу затруднительным хоть сколько-нибудь авторитетно рассуждать по поводу столь «благостного состояния».
И все-таки мне доводилось встречать многих других патентованных невежд, и я не сказал бы, что они «блаженствовали». Жизнью они были довольны, но «блаженством» я бы это не назвал.
Прославляя Невежество и превращая его в Национальный Критерий Совершенства, мы ставим себя в глупое положение.
Мы прославляем его на популярных пластинках, в комедийных телесериалах, большинстве рекламных передач и немало в наших школах.
Наши методы образования превращают детей в невежд особого типа — функциональных неучей. Их не учат иметь дело с логикой, например; не вооружают критериями, по которым можно судить, хороши или плохи продукты или ситуации. Их готовят и выпускают работать безмозглыми покупательскими машинами, потребляющими продукцию и идеи межгосударственного военно-промышленного комплекса, которому для выживания потребен Мир Кретинов.
Пока вы достаточно сообразительны, чтобы как-то работать, и достаточно тупы, чтобы верить флагам, с вами «все в порядке», но стоит отважиться на нечто большее, вам грозят таинственное расстройство желудка и невыносимые головные боли.
Судя по всему, в американских учебных заведениях существует программа «Найди и Уничтожь», выискивающая малейшие намеки на творческое мышление у студентов. Кто-то разрабатывает учебный план. Кто-то пишет учебники. Кто-то эти нормы устанавливает. Кто-то следит, чтобы все шло хорошо. Кто-то платит большие бабки за все это дерьмо.
ГЛАВА 14. Брак, как дадаистская концепция
Гражданская или церковная регистрация брака превращает ваши приятные «взаимоотношения» в деловой контракт (между партнерами, между партнерами и правительством или между партнерами, правительством и мистером Богом).
За исключением самых крайних случаев (религиозные фанатики), ни церемония, ни контракт не имеют никакого отношения к тому, что людям следует делать, дабы оставаться вместе. Я никогда не встречал человека, считавшего, что брак — это «особое занятие», в котором следует преуспеть, однако, если верить болтовне «Си-Эн-Эн», где-то в стране «яппи» подобные люди и вправду существуют — практичные мутанты, намеренные выпестовать один идеальный артефактик, помесь ребенка с мебелью.
В дальнейшем из таких детишек получатся страшные люди — вдобавок к худшим чертам ненавистных родителей, в семь лет они будут играть на скрипке, в девять — говорить на четырех языках, а к одиннадцати годам окончат юридический факультет. (Вообразите грядущую гражданскую войну между ними и детьми сегодняшних бездомных.)
Какие бы иллюзии вы ни питали в отношении «собственной принадлежности ко Всей Вселенной», в условиях «супружества» и «отцовства» меняется решительно все.
Выходя в сентябре 1967 года из дома, чтобы устремиться к неразгаданным тайнам первого европейского турне, я сказал Гейл: «Если будет девочка, назови ее Мун, а если мальчик — Мотором». Недели через две мне позвонили: родилась Мун.
Ее первым словом было «верп». Она пролепетала «верп» вместо «мамы» или «папы», потому что я в гостиной корректировал запись (разговорные фрагменты «Густой подливки»). Если при корректировке диалога туда-сюда перематывать катушки, голоса задом наперед произносят нечто вроде «верп».
У нас с Гейл не было такого, чтобы кто-то из нас сказал: «Все, пора заводить еще одного ребенка». Когда родился первый, я думал, нас ждут большие трудности, — если учесть, где мы жили и сколько я зарабатывал, — однако все оказалось проще, особенно когда мы через год вернулись в Калифорнию.
Мун гордится, что родилась в Нью-Йорке, хотя необходимость расти в Городе Тесных Клетушек вряд ли сильно бы ее порадовала.
Перед рождением Дуизила Гейл решила прибегнуть к «естественным родам». В то время единственной больницей в Лос-Анджелесе, где разрешали эту процедуру в присутствии отца в родильной палате, был Голливудский Пресвитерианский госпиталь.
Когда пришло время Грандиозных Родов, нас немного задержали — прежде чем впустить, вынудили заполнять массу бумаг, огорошивших несуразными вопросами типа «Какую религию вы исповедуете?»
Гейл взглянула на меня и спросила: «Что напишем?» Я ответил: «Музыкант».
Это — первое, что вывело из душевного равновесия сестру в приемном покое. Второе событие, окончательно отравившее ей остаток дня, произошло, когда она спросила: «Как вы собираетесь назвать ребенка?» — и Гейл ответила: «Дуизил».
У Гейл на ноге смешной мизинец, который так часто становился причиной семейного веселья, что в конце концов получил «специальное имя»: он перестал быть просто пальцем — он сделался «Дуизилом». Тогда я думал — как, впрочем, и по сей день, — что Дуизил — чудесное имя. Если сестре не нравится, пусть катится ко всем чертям.
Сестра принялась уговаривать нас не называть ребенка Дуизилом. У Гейл схватки и все такое, но сестра не позволяла ей лечь, пока мы не скажем другое имя. Я не мог допустить, чтобы Гейл страдала только ради того, чтоб мы настояли на своем, и одним духом выпалил целый букет имен наших знакомых: ИЭН (Андервуд) ДОНАЛЬД (Ван Влиет) КАЛВИН (Шенкел) ЮКЛИД (Джеймс «Мотор» Шервуд). В результате в свидетельстве о рождении Дуизил значился поначалу как Иэн Дональд Калвин Юклид Заппа. Это сестра сочла нормальным.
Несмотря на все эти мучительные переживания, мы всегда звали его Дуизилом. Ему было пять лет от роду, когда он обнаружил свои настоящие имена.
(Мне это удалось лишь на третьем десятке! До тех самых пор, пока не пришлось оформлять паспорт для первого европейского турне, я считал, что меня зовут Фрэнсис, — я всегда это имя ненавидел. Чтобы получить паспорт, надо предъявить свидетельство о рождении — таинственный документ, которого я не видел никогда в жизни. Мама выслала мне его из Калифорнии, и я к величайшему своему восторгу обнаружил, что имя в нем — ВОВСЕ НЕ ФРЭНСИС; конечно, и оно не ахти какое прекрасное, «ФРЭНК» — тоже небольшое утешение, но я ведь долгие годы был уверен, что звать меня не иначе как Фрэнсис Винсент Заппа-младший, я даже ставил это имя на альбомных конвертах. Как же я так лоханулся?)
Дуизил страшно расстроился и потребовал принять меры к исправлению столь трагической ситуации. Мы наняли адвоката, и его имя было на законном основании изменено на Дуизил.