Гарри. Так дай ему рекомендательные письма, в чем проблема?
Моника. Я же ничего о нем не знаю. Как он выглядит?
Гарри. Красавец, естественно. Широченные плечи, узкие бедра.
Моника. Он может играть?
Гарри. Откуда мне это знать? Не задавай глупых вопросов.
Моника. А если выяснится, что это совершенно другой человек?
Гарри. Коротышка, безногий и с торчащими изо рта зубами? Все равно дай ему рекомендательные письма.
Моника. Хорошо. И еще одно письмо, которое не терпит отлагательства. От леди Сары Уолсингэм. Ей хочется знать, сможешь ли ты вручать призы за лучший костюм на балу, который она намерена дать двенадцатого ноября. Будут присутствовать особы королевской крови.
Гарри. Почему они не могут вручить призы?
Моника. Потому что она просит тебя… не все им вручать призы.
Гарри. Вежливый отказ.
Моника. Под каким предлогом? Я не могу написать, что тебя не будет в Лондоне, потому что ты будешь. И она написала чуть ли не за полгода до самого бала.
Гарри. До чего же хитра!
Моника. Честно говоря, я думаю, что тебе нужно согласиться. Она была так мила с нами на том дневном спектакле.
Гарри. А, вот ты о ком. Она — душка… конечно, я вручу призы. Напиши, буду счастлив.
Фред входит через дверь для слуг. Вновь в смокинге.
Фред. Вы поужинали? Я хотел бы уйти.
Гарри. Все собрано?
Фред. Да, за исключением мелочей. Я соберу их утром.
Гарри. Идешь послушать лебединую песню Дорис?
Фред. Что, что?
Гарри. Неважно, Фред, не обращай внимания.
Фред (забирает поднос). Завтра утром она придет на станцию, чтобы проводить нас. Вы не возражаете, не так ли?
Гарри. Мне не терпится ее увидеть.
Фред уходит с подносом.
Моника (собирая письма). Мне тоже пора домой.
Гарри. Не оставляй меня одного… я в депрессии.
Моника. Ты только что требовал, чтобы тебя оставили в покое. Утром я сразу приду сюда.
Гарри. Как же мне хочется, чтобы ты поехала со мной. Я совершенно потеряюсь среди этих ужасных африканцев.
Моника. Лиз придет на станцию?
Гарри (отворачиваясь). Нет.
Моника. Почему бы тебе не обогнуть угол и не зайти к ней?
Гарри. Ты все прекрасно знаешь. Она до сих пор в ярости. Я не видел ее всю неделю.
Моника. А ты пытался помириться?
Гарри. Разумеется. Пытался. Трижды звонил. Всякий раз она разговаривала со мной добрым и размеренным голосом, как с ребенком-идиотом. Некоторые слова разве что не произносила по буквам.
Моника. Хочешь, чтобы я попыталась навести мосты?
Гарри. Нет. Если она предпочитает изображать разъяренную гувернантку, это ее право.
Моника. Я очень даже ее понимаю. На этот раз ты зашел слишком далеко.
Гарри. Ради Бога, уж ты-то не доставай меня.
Моника (с легкой улыбкой). Эти письма я оставлю в кабинете.
Уносит письма в кабинет. Фред выходит из двери для слуг, со шляпой в руках.
Фред. Больше вам ничего не нужно?
Гарри. Нет, Фред.
Фред. В комнате просто бардак, не так ли? Сколько у нас было народу?
Гарри. Не знаю, человек шестьдесят.
Фред. И джина они высосали немерено.
Гарри. Завтра разбуди меня в восемь часов. Мы должны выйти из дома в десять.
Фред. Бу сделано.
Гарри. Спокойной ночи, Фред… желаю тебе хорошо провести время.
Фред. И вам того же… будьте паинькой.
Фред уходит. Гарри кружит по комнате, сбрасывает содержимое пепельниц в корзинку для мусора. Моника выходит из кабинета, в пальто и шляпке.
Моника. Между прочим, к телефону тебе лучше не подходить. Роланд Моул названивал всю неделю.
Гарри. Сегодня я ему буду только рад. Как минимум, он интересен психологически.
Моника. Как и Распутин.
Гарри. Я выжат досуха. Наверное, это обычное состояние перед отъездом.
Моника. В своем одиночестве ты должен винить только себя, знаешь ли. Ты молил о нескольких часах покоя, грозил выброситься из окна, если не получишь их, о чем мы все потом бы сожалели.