Увидев, как леди Валери веером прикрывает улыбку, Мэри совсем пала духом. Что они затеяли?
– Смотрите на меня, – приказал лорд Уитфилд. – Я хочу видеть ваше лицо.
Вся беда в том, что ей тоже придется видеть его лицо. Но хорошая экономка всегда старается ублаготворить гостей.
Подняв голову, Мэри взглянула ему прямо в лицо. Главное – не дать ему запугать себя. Она находилась в невыгодном положении: он стоял, а она сидела, он мог пристально наблюдать за ней, когда ей хотелось бы стать невидимкой; заслонив собой свечи и огонь камина, он одним своим присутствием разом лишил ее тепла и света.
– Да, вы и в самом деле дочь Чарльза Фэрчайлда, – сказал он с явным удовлетворением. – У вас такой же взгляд – только он никогда так холодно ни на кого не смотрел. Где вы этому научились?
Возможные ответы на этот вопрос промелькнули у нее в голове, один резче другого. С каким удовольствием она выкрикнула бы ему в лицо что-нибудь дерзкое, но она промолчала.
Лорд Уитфилд, видимо, догадался. Голос его смягчился.
– Хотите послать меня к черту, правда? Ничего не выйдет. Вы экономка, а положение обязывает. Как прикажете вас теперь называть?
Самым учтивым тоном, на который была способна, Мэри отвечала:
– Мэри Фэрчайлд, к вашим услугам.
– Мисс Джиневра Мэри Фэрчайлд, так будет вернее, – поправил лорд Уитфилд. – Ведь вы все еще «мисс»? Вы не вышли замуж, чтобы избавиться от ваших обременительных обязанностей?
– Они вовсе не обременительны, – Мэри улыбнулась в сторону леди Валери. – Я считаю за честь, и я благодарна…
Но леди Валери перебила ее.
– Я, кажется, запретила вам употреблять это слово. Вам не за что меня благодарить.
– В таком случае, могу я сказать, что ценю вашу доброту? – все так же улыбаясь, спросила Мэри.
– Вы отплатили мне с лихвой.
За заострившимся носом, отяжелевшими веками и поблекшей кожей Мэри все еще могла различить красоту, которой леди Валери в былое время блистала в лондонском обществе.
– Думаете, я не знаю, милая, сколько моих гостей пытались похитить у меня мою экономку? Всего месяц назад моя собственная сестра хотела подкупить вас и увезти с собой в Англию.
Откуда это ей стало известно, подумала Мэри. Леди Валери часто казалась абсолютно всеведущей. Но она никогда не позволяла себе ни намека на то, что ей что-либо известно о событиях, приведших Мэри в Шотландию. Именно поэтому та испытывала к ней чувство непоколебимой преданности.
– Я не желаю служить ни у кого другого.
Леди Валери раздвинула тяжелые портьеры. За большими окнами еще клубился туман, который уже скоро должна была поглотить ночь.
Наклонившись к огню, леди Валери протянула над ним худые руки с набухшими венами.
– В Англии было бы теплее.
Теплее? Да, пожалуй, в Англии Джиневру Мэри Фэрчайлд сожгли бы живьем!
Лорд Уитфилд снова злорадно улыбнулся, как будто почувствовав ее уязвимость.
– Чарли тоже всегда отличался преданностью.
Он по-прежнему не сводил с нее глаз, но Мэри обрадовало, что он переменил тему.
– Но увы, и расточительностью тоже, – лорд Уитфилд вздохнул, изобразив сочувствие. – Он оставил вас без гроша, насколько мне известно?
В охватившем ее порыве ярости Мэри одним внезапным плавным движением поднялась и направилась к двери.
Она сама не понимала, что ее так разозлило. В сущности, он не сказал ничего особенного. В бытность свою экономкой она наслушалась от мужчин кое-чего и похуже. Но непререкаемый тон этого человека вывел ее из себя настолько, что она потеряла свою хваленую выдержку.
Но его рука неожиданно обхватила ее за талию и вынудила повернуться лицом к леди Валери.
У Мэри создалось впечатление, что леди Валери наблюдала за происходящим с каким-то прямо непристойным любопытством.
Когда лорд Уитфилд привлек Мэри к себе так тесно, что они оказались вплотную друг к другу, как серебряные ложки, которые она каждый вечер тщательно укладывала в ящик, у нее все вылетело из головы. Уже много лет ни один человек не смел обойтись так с достопочтенной экономкой.
Понял ли он, что он сделал? Сознавал ли он, какое воздействие оказывает близость сильного мужского тела на женскую плоть, закосневшую в одиночестве? Ей хотелось немедленно ударить его изо всех сил, дать ему пощечину или дернуть его за волосы так, чтобы искры посыпались из этих наглых глаз – все, что угодно, только бы заставить его ощутить боль. Такую же, которую она испытывала от постоянного леденящего душу и тело одиночества. Она старательно приучила себя к этому и научилась, наконец, смиряться. Но, Боже, как быстро слабеет человек, поддаваясь натиску своего земного естества.
Он проговорил ей на ухо, обдавая ее теплом своего дыхания:
– И, похоже, слишком много гордости тоже, прямо как у Чарли.
Мэри содрогнулась. Как посмела она хоть на минуту так расслабиться, что стоят ее чувства? Ведь она всего лишь экономка, пустое место, ничтожество… убийца. И этому человеку, единственному во всем мире, она вынуждена позволить все, чего бы он ни пожелал.
Он медленно, слишком медленно, разжал кольцо своих рук, отстраняясь так осторожно, как заботливый отец, отпускающий навстречу опасности нетвердо стоящего на ногах ребенка. И так же медленно Мэри отступила от него.
Он продолжал смотреть на нее. Она чувствовала его взгляд так же отчетливо, как его объятие. Ее кожа все еще горела, кости все еще ломило. Слезы обжигали ей глаза. Она слегка отвернулась, чтобы он их не заметил.