– Да, – отвечала она безмятежно. – Распоряжайтесь этими деньгами, как найдете нужным.
Глаза Норы блеснули и снова померкли. Она медленно покачала головой.
– Дитя мое, лорд Уитфилд не любит Фэрчайлдов, а он твой муж.
– Вы имеете в виду, что он распоряжается моим состоянием. Но он поклялся предоставить мне делать с этими деньгами, что мне угодно. А мне так угодно.
– И когда же он тебе это обещал? – В голосе Норы было не только сомнение, в нем был и цинизм, и насмешка. – Это было до свадьбы? Ведь так, дорогая?!
– Да, но Себастьян… – Мэри замолчала и вопросительно взглянула на Нору.
– Такой же, как и все мужчины, и готов пообещать все на свете, лишь бы завладеть своей добычей.
Она заметила, что Мэри хочет возражать, и предостерегающе подняла руку.
– Я не говорю, что он не лучше других. Только он все равно скажет что угодно, чтобы настоять на своем. Со временем ты привыкнешь к таким разочарованиям.
– Нет! – вырвалось у Мэри. – Он мне не стал бы лгать. Он ясно дал мне понять, что мое состояние принадлежит только мне.
– М-мм. – Нора поставила чашку на поднос и отодвинула его от себя. – Я вижу, у тебя есть основания для таких надежд. Я бы, конечно, приняла деньги с благодарностью. Но если ничего не получится, уверяю, что мое отношение к тебе не изменится. По-моему, ты лучшая из Фэрчайлдов и достойна уважения.
Мэри не понимала, шутит ли она или говорит всерьез, но сказала:
– Я такого же мнения о вас.
Глава 22.
Себастьян стоял на пологой крыше, облокотившись на парапет, доходивший ему до пояса, и смотрел вдаль на земли Фэрчайлдов и простиравшуюся за ними соседнюю усадьбу. Она должна была бы принадлежать ему.
Теперь ею владела чужая семья, какие-то выскочки из торговцев, не знавшие, что им делать с избытком денег. Разбогатевшие торговцы – вроде него самого. Однажды он попытался за большую сумму выкупить у них свою бывшую усадьбу. Теперь можно было себе это позволить. Он не удивился, когда они отказались продавать. Теперь Себастьян мог признаться себе – он рад тому, что так вышло. Ему не хотелось бы жить среди тяжелых воспоминаний, наполнявших этот дом. Он предпочел бы начать снова… с Мэри.
С тех пор как он женился, снова встал вопрос о земельной собственности. У них с Мэри будут дети, и они должны получить такое же воспитание, какое он сам получил в детстве. Они должны вволю резвиться на свободе в полях, лазать на деревья, удить рыбу в местной речонке. Но что важнее всего, у них будут родители, способные оказывать им поддержку всю жизнь.
Ему хотелось скорее увезти Мэри отсюда и немедленно приняться за этих будущих детей.
Но вместо этого он по-прежнему занимался поисками дневника леди Валери. Ох уж этот таинственный неуловимый дневник, наверняка это был миф – если бы только Лесли не раздразнил его тогда!
– Себастьян?
Он обернулся на голос и увидел Мэри. Она направлялась к нему между каминных труб, словно окутанная дымом. Но дым исчез под порывом ветра, и солнечный луч упал на ее непокрытую голову, превратив в чистое золото ее распущенные волосы. Бахрома шали льнула к ее плечам, словно сам ветер вознамерился приласкать ее. При виде жены Себастьян испытал какое-то странное чувство, не то, чтобы прилив желания, – хотя оно и вспыхнуло в нем с новой силой, – но что-то еще помимо этого, чему он не сразу нашел название. Это, пожалуй, гордость, подумал он: несмотря на отягощавшую Мэри наследственность, она держалась со спокойным достоинством. Или, может быть, – восхищение: она перенесла столько несчастий и не сломалась, но стала хладнокровной и смелой женщиной.
Но как бы он ни называл это вновь возникшее в нем чувство, сдержанность не позволяла ему выразить его открыто.
Последние две недели он провел с Мэри, привыкая доверять ей. Тридцать лет своей жизни он презирал всех и все, что имело отношение к ее семье.
Хотя ему казалось, что он полностью преодолел ненависть и жажду мщения, какая-то частица этого чувства все еще жила в нем.
Мэри улыбалась ему открытой радостной улыбкой, от которой у него закружилась голова. Не впервые ли она улыбалась ему так искренне? Наверно, так оно и было, потому что сердце у него забилось, как от быстрого бега. Бурное дыхание распирало грудь. Его зрение обострилось настолько, что, казалось, он мог заглянуть в вечность. Чувства переполняли его.
Он потерял рассудок. Он просто помешался на ней. Но, по обыкновению, он не желал, чтобы она догадалась о его безумии, поэтому он попытался обрести достоинство.
– Что ты здесь делаешь?
Его наигранное высокомерие достигло цели: улыбка на ее лице погасла. Зачем он сделал это? Теперь он испытывал чувство вины, и ему захотелось вернуть эту чудесную улыбку.
– Я хочу сказать, как ты сумела найти меня? – он постарался улыбнуться сам и возможно приятнее. – Здесь на крыше довольно уединенно.
Ее это явно не успокоило, потому что она отступила на шаг.
– Я просто спросила, где ты. Кто-то из слуг видел, как ты поднимался сюда.
Он попытался принять добродушный вид.
– Что ж, я рад, что ты пришла. Это прямо как в доброе старое время.
– Какое время? – Может, теперь он расскажет ей что-нибудь о прошлом?
– Последний раз я поднимался сюда с твоим отцом.
– С отцом? – заслонив рукой глаза от солнца, она смотрела на него, как на сумасшедшего. Разве он был так дружен с ее отцом?
Чувствуя себя радушным хозяином, старающимся помочь гостю обрести непринужденность, он продолжал этот пустой разговор.