Черный кот, лягушки, жабы и прочие создания, обитавшие у Мег, стали неопровержимыми доказательствами ведьминской природы старухи, Ее объявили черной колдуньей. Старуха отчаянно сопротивлялась; ее схватили и стали колоть длинными иглами, проверяя, потечет ли кровь. По какой-то причине кровь не потекла; тогда Мег бросили в реку на глазах у всех. Но старуха не утонула, а лишь кричала, что она невиновна. Тогда ее вытащили из реки и сожгли на костре. Потом ее бренные останки похоронили на перекрестке дорог, воткнув в сердце осиновый кол – такая участь обыкновенно постигала и самоубийц.
Ровену пробрала дрожь. Бросив на нее вопросительный взгляд, Эдвард Биверли остановился и поудобнее перехватил узел с их жалкими пожитками.
– Устала, Ровена? – ласково спросил он.
– Нет, – ответила она сдержанно. Она не забыла о том, как ночью он звал Изабеллу. – Я… думала о бедной старой Мег Даррант.
Эдвард удивленно приподнял брови.
– По-твоему, она и в самом деле умела ворожить? – спросил он. – Уж не боишься ли ты ее проклятия, которое пало на нас за то, что мы посмели поселиться в ее хижине?
Ровена снова вздрогнула.
– Ее постигла такая ужасная смерть, – прошептала она. – Я уверена, что она была обыкновенной глупой старухой, которой нравилось слыть гадалкой. Я рассказывала тебе о том, что случилось после того, как ее… как она умерла? Хижину пытались сжечь, но она не горела, сколько бы дров ни подбрасывали в костер, разложенный вокруг. Тогда, по словам Лиззи, решили, что сам дьявол охраняет это строение.
– Нам повезло, что хижина не сгорела, – заметил Эдвард, широко улыбаясь.
– Наверное, с тех самых пор никто не ходит сюда, – продолжала Ровена. – Мы с тобой – первые, кто вошел в хижину после смерти старой Мег. Деревенские ни за что сюда не пойдут. Они говорят, что здесь водятся привидения.
– Так ты веришь в привидения, милая? – спросил Эдвард, задетый ее сдержанностью.
Ровена вздохнула.
– Я в самом деле сама не знаю, во что я верю, – Призналась она. – Говорят, духи жителей Челлингфорда, погибших в битве, бродят по погосту у церкви. – Она попыталась улыбнуться. – Но мне кажется, что я только тогда поверю в духов, когда увижу хотя бы одного собственными глазами!
– Вот как! Значит, думая, что по кладбищу бродят привидения, ты отважилась пойти туда ночью, чтобы предупредить меня об опасности! – напомнил ей Эдвард, и глаза его увлажнились.
– Да, – коротко ответила Ровена.
Ему ни к чему знать, отчего так изменился ее тон. В ту ночь она пришла предупредить его о том, что он больше не может рассчитывать на помощь Челлингтонов. И, тем не менее, он до сих пор лелеет в душе мысли об Изабелле и даже зовет ее во сне!
– Я обязан тебе жизнью, – тепло продолжал Эдвард. – А ты, милая… наверное, невзлюбила меня за то, что я назвал тебя пуританочкой?
Ровена посмотрела в сторону, сквозь деревья.
– Я никогда не говорила, что невзлюбил тебя, – медленно проговорила она.
– Ах… я вспомнил нашу первую встречу, – вдруг оживился Эдвард. – Ты была тем рыжеволосым постреленком на яблоне? Я спустил тебя на землю, а ты протянула мне яблоко.
Ровена чуть не подпрыгнула от радости.
– Я думала, ты давно забыл об этом, – сказали она, и губы у нее сами собой растянулись в улыбке. – Я дала тебе яблоко, а ты… поцеловал меня шлепнул и велел хорошо себя вести. Тогда мне было пять лет, – тихо добавила она и продолжала другим тоном, досадуя на себя за слабость: – Тогда ты приехал в замок, чтобы сделать предложена моей кузине Изабелле.
Эдвард Биверли прищурился на солнце, которое проникало сквозь густую листву у них над головой.
– Да, я сделал предложение Изабелле, – повторил он ровным тоном и кивнул. – Но все это было очень давно. Тогда я был моложе, чем ты сейчас, и, тем не менее, мы с Изабеллой стали женихом и невестой.
Он прислонился к мощному стволу дуба и посмотрел на свою спутницу сверху вниз. Ровена с радостью присела на поваленное бревно отдохнуть, они давно уже были на ногах, и девушка почувствовала усталость.
– А ты сама, Ровена… ты уже обещала кому-нибудь свое сердце? – почти весело спросил Эдвард.
Она отвернулась, пальцы ее теребили шершавую кору бревна, на котором она сидела.
– Разве я не рассказывала тебе о престарелом родиче полковника? – пробормотала она. И почему Эдвард смотрит на нее так пристально? – Отчим захотел, чтобы я вышла за его пожилого дядюшку. Вполне естественно, я отказалась подчиниться его воле. К моему счастью, старик умер, иначе полковник Тиндалл с превеликой радостью выдал бы меня за него насильно.
– Бедняжка Ровена! – с нежностью проговорил Эдвард. – Неужели у тебя не было поклонников помоложе?
Неожиданно она поднялась с места и пригладила измятую юбку.
– Меня заставляли носить уродливые серые платья и прятать мои дьявольские волосы под ужасными пуританскими чепцами, – запинаясь ответила она. Как может Эдвард Биверли – именно Эдвард Биверли – расспрашивать ее о подобных вещах? – Я не встречалась ни с какими… поклонниками и вообще ни с кем.
– Но Ральф Тиндалл тебе небезразличен?
Она тяжело вздохнула. Как может Эдвард быть таким бестолковым? Уселся на бревно и мучит ее своими дурацкими вопросами. Она знает: никого в жизни не любила она так, как любит человека, который сидит рядом с нею, а он, бесчувственный, рассуждает о ее любви к другим!
– Я хотела бы, чтобы Ральф был мне братом, – просто ответила она.
Эдвард нагнулся и сорвал лютик, росший рядом с бревном. Ровена почувствовала, что он встал, но упорно не смотрела на него.
– Ровена… посмотри на меня, – тихо сказал он.
Она нехотя повернула голову и, мучаясь, терпела, когда он втыкал цветочек ей в волосы. Его прикосновение встревожило ее, и она вздрогнула.
Он ласково взял ее за плечи.
– Милая, твой отчим ужасно обращался с тобой, – с легкой усмешкой проговорил он. – Когда мы уедем из Англии и пересечем Ла-Манш, ты позволишь мне подыскать тебе мужа более достойного тебя, нежели престарелый родственник Тиндалла?
Сердце у нее екнуло. Так, значит, он все же собирается взять ее с собой! Однако она почти сразу опомнилась. Для Эдварда она – всего лишь тяжкое бремя; на материке он поспешит избавиться от нее, выдав за какого-нибудь чужака. Она так мало для него значит!
Ровена подняла зеленые глаза и с мольбой поглядела на него. На его лице промелькнуло странное выражение; он склонился к ней, намереваясь поцеловать ее в щеку со своей обычной нежностью. Но она, нечаянно или намеренно, повернула голову, и поцелуй пришелся в губы. Ровена прильнула к нему в порыве отчаяния и вложила в этот поцелуй всю любовь, которую он не хотел от нее принять. Потом, устыдившись своей непрошеной страсти, она попыталась высвободиться из объятий, но оказалось, что он очень крепко сжимает ее, а она не в силах противиться. И тогда влюбленная девушка опустила голову и прижалась пылающей щекой к его груди. Ей слышно было биение его сердца, и она чувствовала себя почти счастливой.
Наконец, он отстранил ее от себя, погладил по голове, поднял с земли узел с вещами и заявил, причем в тоне его смешались удивление и уверенность:
– Ровена, мне кажется, мы с тобой наконец-то начали понимать друг друга.
– П-правда? – с трудом прошептала она, спотыкаясь, бредя за ним по тропинке.
Внезапно она ужасно разозлилась на себя и на Эдварда. Как он смеет играть ее чувствами, когда даже во сне думает только об Изабелле Челлингтон?
Она знала, что они направляются в Челлингтонский замок. У него была какая-то причина для посещения замка, а она должна была показать ему дорогу через тайный ход, который начинался в лесу. Он ведь собирался посетить замок вместе с несчастными Джеймсом Кростеном и его сыном Саймоном.
Пока еще они не встретили ни одной живой души. Фургон, горшки и прочую утварь пришлось оставить. В узелке, который нес Эдвард, лежало единственное приличное платье Ровены. Оно, конечно, изрядно запачкалось, но, если она и в самом деле уедет из Англии вместе с Эдвардом, как он обещал, платье ей еще пригодится.