Бледные губы искривила зловещая улыбка. В холодных глазах играли ледяные лучи лунного света.
Скотт отодвинул ящик своего письменного стола и извлёк оттуда большой охотничий нож.
Все толпились у порога – всякие знакомые лица… Но Яхи, Зама, Перекуса, Ленки не было. Панорама окраины села зачем-то (от оператора) … (Я, созерцая её, панораму, на экране телевизора, подумал: как это всё мрачно, даже мрачнее, чем видишь так!) Потом был хлеб-соль и т. п. Я промотал запись. Городская столовая или кафе, застолье. Яркие цвета, но какие-то затемнённые из-за недостатка света. Яна, вся белая, весёлая… Розовое лицо, тёмно-бордовые, почти чёрные, губы. Ещё мотаю…
Свет луны, отразившись на лезвии, попал на лицо Слая [т. е., простите, Скотта], на лицо, бывшее когда-то лицом Скотта…
Скотт направился к спальне Крисси. Дверь была приоткрыта. Девочка спала. Во сне она что-то бормотала, выражение лица её изредка переменялось, и она переворачивалась на другой бок.
Скотт стоял у кровати отважной девочки и жадно наблюдал за ней.
Ещё мотаю. Яна что-то суетится, смеётся, куда-то побежала и скрылась за углом.
– Куда это она? – спросил я у Пашки (своего троюродного), он почему-то покраснел (он вообще был тих и застенчив).
– В туалет… – ответил он.
– Да?! – удивился я и стал мотать дальше.
[В начале нашей повести был рассказ про Леночку-соседку (он ещё кончался тем, что меня изгоняли в пинки) – я вот нашёл ещё один вариант этого опуса, который с радостью и сообщаю… Название – «Аутобиографический треннинг-триптих», но дабы ничего не менять, это опять будет «Настоящая любовь» (к тому же из триптиха написан только первый фрагмент).]
Дерёвня меня завсегда радуеть, что тут-то нет тополиного пуха. Что можно делать весь день, если не приплясывать за скотиной, как прочие? Жара – и не сидеть в речке! В руках у Леночки какая-то хуетёрия, в ушах – плеер, и сидит в окне целый дэнь или лупится в чёрно-белый.
Только приехал домой – Ленка. Она московский житель, а в мае уж тут! Видел её днём на лавочке – девочка в зелёненьком сарафончике. А вечером такая профанация начинается: прохладно-тепло, всё старьё, подоив и выпив парное молоко, залезает в печки (парные), на улице зелень и серый воздух! [Облака пыли – от частых машин, возящих зернецо.] Я не могу! (сегодня). Варишь какие-нибудь макароны для полноценнаго ужина, смотришь наружу – кто-нибудь, какие-нибудь девчоночки идут парами. Обычно это Леночка ещё с двумя своими московскими подрюжками под рючки, брючки… (а Перекус разгоняет свой дрюкан [мопед]) – в деревне такого йух в род: у всех мяса и ходють не в жинсах, не в шортах, не в платьицых, а в каком-то эпидермисе по типу школьной коричневой формы, только это не форма и не коричневая, а её цветастое копие… Но и не фирма, да хоть и фирма – где формы?
Леночечка. Хочу её. Ха-а-чу-у! Но крыша отъехала… Компания – шершни (малолетки). Сначала плевал им в рот, но потом попали под моё влияние, я им привил языковую реальность. Хотели тем, но куды там; уехали. Подружек покамест у ней нет – можть и я сойду за под ручку?! или под юбочкю? И кругом пустота, вот два хуёбка (из Москвы, кстати, тоже) пасутся у её двери, распустили губищи, а она, наверно, в проёме стоить иль в террасочке – мне не видать. Выросли, шланги, обшмонались, у одного, говорять, машино, он на нём венчается по мэйн-стриту «Клуб-б» (дом культуры – блядский дом). Вытти головы им поотломить…
Да какой из меня отламыватель? Хотя, впрочем, отломлю запросто – иль охуюжу вон той очень дубовидной железячкою по длинным… рукам, губам! Как же быдь? Они не уходят.
Яна опять. Танцует и всё такое… Раз – опять куда-то уходит.
– Опять в туалет? – шучу я.
– Да, – тихо говорит Паша и ещё больше краснеет.
Он сел на грудь Крисс, но не перенёс всю тяжесть своего тела на неё – он опирался на колени.
Крисси застонала и проснулась. Протирая глазки, она вымолвила:
– Скотт?
Голос Скотта звучал неестественно.
– Да, детка, это я. Молчи, иначе я перережу тебе глотку, – Скотт приставил лезвие ножа к горлу сестры. – Видишь этот нож? Им я изуродую тебя. Буду отрезать волосы, разрежу нос, вырежу глазные ягодки – и съем их! Надрежу твои губастые губы! Разрежу… нет – разорву рот! До ушей! Сами уши сделаю прямоугольными. Буду вбивать нож между твоих зубов… А что же я сделаю с языком?!. Сам пока не знаю… Это очень важно… Это очень важное дело – очень важная часть тела… Потом – это лезвие войдёт в тебя и достанет твои внутренности… Но сначала другое лезвие войдёт в тебя! Ты не знаешь какое? Не знаешь, как оно входит? Сейчас узнаешь. Да зачем?! Вот тебе и язык!