– Представляешь, идиотские подставки под тарелки, стоившие в восемьдесят четвертом десять долларов оптом, которые к тому же никогда никому не нравились, были под конец оценены в тысячу двести долларов, – продолжала я, качая головой, по-прежнему пораженная глупостью ситуации, хотя с тех пор прошло уже десять лет. – Не, обижайся, но у тебя не самая лучшая в мире профессия.
– И кто победил? – улыбнулся Джек.
– Ты о чем?
– Кто получил подставки?
– Папаша. И салфетки тоже. Ма достались кастрюли, сковороды и посуда на каждый день. Она немедленно сбыла все это на гаражной распродаже – пробурчала я.
– Ты все еще злишься из-за этого?
Я пожала плечами:
– Нет. Когда-то злилась, но все забывается. И потом, в то время я была в колледже, так что пропустила самые яростные схватки. А вот моей младшей сестре пришлось хуже: она и то время заканчивала школу.
– Вы с сестрой близки?
– Не очень. Она поступила в Калифорнийский университет, только чтобы быть подальше от родителей. И мне кажется, хотя она упорно в этом не признается, у нее то ли анорексия, то ли булимия, то ли и то и другое. Она почти перестала есть как раз в то время, как родители разъехались. А как насчет тебя? Братья или сестры?
– Единокровная сестра с материнской стороны и единокровный брат и две сестры – со стороны отца, все моложе меня, – кивнул Джек. – Родители разъехались, когда я был маленьким, так что их семейной жизни я почти не помню.
Тяжелый был развод?
Неуверен. Возможно, да, первое время, но каждый начал новую жизнь во втором браке. Однако это далеко не то же самое, – грустно признался Джек. – Хотя мы прекрасно ладим, видимся нечасто. Мы с отцом постоянно перезваниваемся, а с матерью – реже, но у каждого из нас своя жизнь. Настоящей семьи давно уже нет.
Мы ни словом не обмолвились ни о Мадди, ни об их с Джеком отношениях, ни о других женщинах, с которыми он встречался. Он намекнул, что ничего серьезного не было, что мгновенно заставило меня насторожиться: большинство мужчин под сорок обычно имеют в послужном списке хотя бы одну экс-жену, законную или гражданскую, не говоря уже о невестах. Но не могла же я давить на него в открытую, не выдав подобной же информации о себе, а этого делать не хотелось. Я боялась, что, узнав о моих унизительных романах, он встанет на дыбы и умчится прочь, как конь, бегущий из горящей конюшни.
После ужина я искренне намеревалась разразиться речью на предмет того, что нам больше не стоит видеться, в полной уверенности, что для Джека это не будет таким уж сюрпризом, ведь на следующий день я покидала страну. Но почему-то так и не выбрала подходящего момента, чтобы высказаться… ни когда он обнял меня за талию, выходя из ресторана, ни когда прижалась к нему, споткнувшись на последней ступеньке, а он удержал меня и прижал к себе, ни когда протянул руку, помогая сесть в машину. Всю дорогу он легонько гладил меня по шее: абсолютно невинная ласка, имевшая не слишком невинный эффект: мои внутренности плавились, как в кузнечном горне. Не успела я оглянуться, как мы уже целовались, абсолютно забыв о водителе, сидевшем в двух футах от нас.
Прибыв в отель, мы буквально вывалились из машины: я – с размазанной по лицу косметикой, и Джек – с вылезшей из брюк рубашкой, и бросились к лифту. Едва двери за нами закрылись – мы, к счастью, были одни в кабинке, – Джек снова рванул меня к себе, теребя сосок сквозь тонкий хлопок моего свитера, и знай я, как остановить лифт между этажами, мы занялись бы сексом прямо здесь, как Майкл Дуглас и Гленн Клоуз в «Роковом влечении».
Наконец мы оказались в благословенной тишине моего номера и набросились друг на друга, словно парочка сексуально озабоченных подростков.
Джек провел ночь, укачивая меня, как ребенка, пока я спала. Такого я в своей жизни не помнила. Окружающие вечно твердят, что надоела эта моногамия, что жить с одним и тем же человеком до конца дней идет вразрез с человеческой природой. Но, по моему опыту, количество далеко не всегда переходит в качество, и, привыкнув к одному партнеру, который без всяких инструкций знает, где коснуться и как надавить, не слишком приятно наставлять другого, зачастую неопытного. Но с Джеком все было не так. Он как будто был заранее запрограммирован на знание всех моих эрогенных зон и интуитивно знал, как и где дотронуться, чтобы я немедленно взорвалась, после чего напряжение нарастало в очередной раз.
Мужские размышления были прерваны резким, сухим кашлем, сопровождаемым бульканьем слизи, за которым снова последовал кашель. В качестве кармического возмездия за мои грехи вместо другого Джека в качестве соседа на сей раз мне достался омерзительный тип, от которого воняло так, словно за последний год тот ни разу не принял душ. Жирные волосы, сера в ушах и грязный платок, в который он постоянно откашливался. Оставалось молиться, чтобы это оказалось всего лишь гнусной привычкой, а не какой-нибудь атипичной пневмонией.
Поскольку в подобной обстановке мечтать о любви было невозможно, я снова принялась терзаться угрызениями совести из-за Мадди. Она позвонила мне вскоре после того, как пришел Джек, чтобы повести меня на ужин, и со слезами призналась, что между ними все действительно кончено. Он ясно дал понять, что не хочет возвращаться к ней, и, будучи полным дерьмом, по недоразумению именуемым лучшей подругой, я втихаря облегченно вздохнула, услышав, насколько Харрисон был категоричен. Несмотря на все уверения Джека, я втайне тревожилась, что они могут помириться и скрепить союз сексом на роскошном пушистом ковре из шкуры волкодава.
– Я делала все. Пыталась его уговорить. Просила дать мне еще шанс. Но он был как скала и только твердил, что все к лучшему, – безутешно всхлипывала Мадди.
– И был при этом груб? – вырвалось у меня.
– Ничуть. Наоборот, очень мил… куда приличнее, чем те, с кем я встречалась раньше. Ну почему именно он должен оказаться таким кретином? Почему не может любить меня так, как я – его?
Мы долго обсуждали возможные варианты сложившейся ситуации. Я сделала все возможное, чтобы утешить Мадди, несла чепуху, которую в таких случаях принято скармливать подругам: что это скорее потеря для Джека, что в мире много приличных мужчин лучше, добрее, умнее и (еще раз) – скатертью дорожка, раз он такой.
Но в глубине души я чувствовала себя полнейшей негодяйкой. Нет, хуже. Двуличной, нечестной, подлой эгоисткой, низкой дрянью. Потому что, хоть и казалась Мадди прежней, надежной и верной Клер, тот же тоненький злобный голосочек, который остерегал меня от приглашения Мадди на ужин в компании со мной и Джеком, теперь с мстительным злорадством ликовал по поводу того, что Джек Харрисон из нас двоих выбрал меня.
Во всей этой неразберихе ясно было одно: я прямиком спешу попасть в ад.
Мало того, что предала лучшую подругу (и, следовательно, весь институт девичьей дружбы), – я так запуталась во всей этой истории и собственных переживаниях, что совершенно забыла о своих ресторанах и отелях из списка. Проведя три дня в Лондоне, я ухитрилась найти всего три отеля, закусочную и пиццерию, которые и могла с чистой совестью рекомендовать читателям. Теперь ничего не поделаешь: придется хвалить дорогие индийский и французский рестораны, где мы с Джеком ужинали. Это означало навлечь на свою голову гнев редактора. Даже если я нагло солгу насчет цен, эти рестораны совершенно не подходят нашему контингенту: слишком модные, слишком шикарные, слишком этнические, а не традиционные местечки, где подают блюда вроде ростбифа с картофелем. Я даже не могла рекомендовать заведение, где можно поесть жареную рыбу с картофельной соломкой! Роберт меня убьет и, если я не найду подходящего путеводителя, чтобы выписать оттуда все необходимое, возможно, просто уволит.