Местность, плохо различимая в темноте, приобрела знакомые очертания. Они почти достигли дома. Герейнт почувствовал и облегчение, и сожаление. Облегчение, потому что его радость начала перерастать в желание. Сожаление, потому что он знал, что подобная ночь никогда не повторится.
Он обогнул деревню и парк и чуть не сделал ошибку, свернув на холмы, ведущие к Тайгуину. Но остановился вовремя.
– Мы только что проехали Глиндери, – сказал он. – Дальше ты должна направлять меня, Марджед.
Она огляделась по сторонам, и он понял, что, наверное, она ехала с закрытыми глазами.
– Как быстро мы доехали, – сказала она, и ему показались, что в ее голосе прозвучало сожаление.
Он хмыкнул. – Расстояния обычно сокращаются, если преодолевать их на лошади.
– Вам, должно быть, часто приходится ездить верхом, – Продолжала она. – Вы легко правите лошадью. Здесь поворот направо, а потом вверх по холму.
Он свернул направо и никак не отреагировал на ее замечание. – Твоя свекровь будет волноваться? – спросил он. – Она не знает, что я ушла, – ответила Марджед. – По крайней мере я надеюсь, что не знает. Хватит с нее волнений из-за моего мужа. Она заслуживает прожить остаток жизни в покое.
– В таком случае, Марджед, тебе не следовало давать ей хотя бы малейший повод для волнения, – заметил он. – Что, если бы тебя поймали? Кто бы тогда управлял ее фермой?
– Господь не оставил бы ее, – просто ответила Марджед и тихо рассмеялась. – Видите ли, я дочь священника. Когда мужа забрали, я задавала себе тот же вопрос. Худо-бедно, но мы все-таки обходимся без него. Я твердо убеждена, что в этой жизни нам приходится делать то, во что мы верим. Нельзя все время спрашивать у себя, что произойдет, если случится несчастье. Это верный путь к трусости.
Подобные признания давались ей нелегко.
– Я вышла замуж за Юрвина, потому что он был из тех людей, которые следуют своим убеждениям, – продолжала Марджед. – За это я его и любила. Я никогда не ныла, не настаивала на том, чтобы он сначала думал обо мне, а потом брался за какое-то опасное дело. Я никогда не винила его за то, что он оставил меня одну.
Герейнт почувствовал укол ревности к давно умершему Юрвину Эвансу, мужчине, которого она любила. И смутное желание, чтобы и его так полюбили. Но такую любовь нужно было заслужить, а он пока ничего для этого не сделал.
– Немного дальше. – Она махнула рукой. – На вершину следующего, холма.
Остаток пути они проделали молча. Подъехав к воротам и увидев в темноте очертания продолговатого дома, она подала знак остановиться.
– Здесь? – спросил он.
– Да, – тихо, почти шепотом проговорила она ему в ухо.
Глава 14
Он чувствовал, что ей так же не хочется прощаться, как и ему.
– Марджед, – сказал он, – я нисколько не сомневаюсь в твоей смелости или преданности общему делу или в том, что ты пережила большое личное горе. Я высоко чту то, что ты совершила сегодня.
– Я слышу «но» в вашем голосе, – отозвалась она. – Не произносите его. Пожалуйста. Я так восхищалась вами сегодня. Не портите впечатления, заговорив о месте женщины. Место женщины не всегда дома. Ее место там, где она должна быть. А я должна быть с моим народом, когда он протестует, разделяя с ним и трудности, и опасности… и восторг. Я должна быть с вами. То есть с Ребеккой. Не запрещайте мне участвовать в этом.
Проклятие! От его решительности не осталось и следа.
– А если бы я все-таки запретил? – сказал он. – Ты бы послушалась?
Она не отвечала несколько секунд.
– Нет, – было наконец произнесено.
– Ребекка требует полного подчинения от своих детей, сказал он. – Это необходимо для нашего дела и для общей безопасности. Следовательно, мне не стоит, наверное, отдавать распоряжение, которое нельзя выполнить. Иначе мы просто оба зайдем в тупик, не так ли?
– Да, – подтвердила она и добавила более пылко: – Благодарю вас. О, благодарю. Я знала, что вы какой-то особенный человек, лучше всех.
Сердце у него дрогнуло, хотя он понимал, что эта похвала относится к Ребекке, а не к человеку под маской.
– Ну все, – решительно произнес он. – Тебе давно пора спать.
Он спешился, придержав ее твердой рукой, а затем протянул к ней обе руки и спустил на землю. Она стояла перед ним и не сводила с него глаз. Его руки все еще лежали у нее на талии, он и не думал их убирать. Она выглядела смешно и очень мило в своей шерстяной шапочке, закрывавшей волосы, с сажей на лице.
Он поднял руку и стянул с нее шапку. Все заколки, должно быть, слетели вместе с ней. Волосы рассыпались по плечам и по спине тяжелыми прядями. Он понял, что не видел ее с распущенными волосами с тех пор, как она была ребенком.
– Я, наверное, выгляжу растрепой, – улыбнулась она. Его тронуло тщеславие, прозвучавшее в ее словах. Марджед так редко можно было уличить в этом недостатке. Она действительно выглядела растрепой. И в то же время, как ни странно, была прелестной.
– Это все из-за краски на лице, – сказал он.
– Ой. – Она попыталась оттереть одну щеку, но безрезультатно. – Совсем забыла. Ну вот, вы увидели меня без маски. Позвольте и мне тоже посмотреть на вас. Сейчас темно, и я все равно не смогу вас потом узнать.
– Марджед, – произнес он, отводя от лица се руку, – я Ребекка. Под маской ничего нет. – Он хотел было поднести руку к своим губам, но понял, что жест может показаться ей слишком знакомым. Поэтому просто стиснул ее пальцы. – Спокойной ночи. Я постою здесь, пока ты не войдешь в дом.