А Том еще хотел пригласить ее к нам на ту вечеринку!
— У нее мало друзей, — заявил он.
И правильно, подумала я. Сначала приглашаете ее на вечеринку, потом она потихоньку втирается в круг друзей, и не успеваете опомниться, как она уже прибрала к рукам вашего партнера. Знаю, как это бывает, думала я. К несчастью, как обстоит дело в нашем случае, я не знала, потому что Кейт не стала утруждать себя предварительными мероприятиями. Она уже прибирала к рукам моего приятеля. Она делала это на протяжении целых пяти месяцев!
— У нас не хватит стульев для Кейт и Андрэ, — сказала я Тому, когда он предложил пригласить на вечеринку свою бывшую подружку.
— Кейт будет одна, — ответил Том. — А я буду сидеть на раскладном стуле.
— А что случилось с Андрэ? — спросила я.
— Он больше не вписывается в обстановку, — отозвался Том.
— Что ты имеешь в виду? Что значит «он больше вписывается в обстановку»? — спросила я.
— Они расстались. Я думал, ты знаешь.
— Откуда бы я могла об этом узнать?
Вероятно, вы задаетесь вопросом, почему, если его роман длился вот уже пять месяцев, Том не съехал от меня раньше. Замечательный вопрос. Мы не были женаты. У нас не было детей. Он мог порвать со мной, выехать и начать встречаться с Кейт, причем его моральный компас при этом указывал бы абсолютно верно. Но Том не совершил ничего из вышеперечисленного в должном порядке, потому что Кейт, как оказалось, не хотела спешить! А он не хотел отпугнуть ее! Словно она была олененком на лесной полянке или каким-нибудь робким зверьком! Самое же удивительное заключалось в том, почему именно Кейт не торопила события. Дело в том, что мать Андрэ была очень, очень больна — собственно говоря, у нее был прогрессирующий рак поджелудочной железы — и Кейт считала, что в такое тяжелое время бросить его будет нечестно. Итак, оставался Том, который ждал, пока мать Андрэ умрет от рака поджелудочной, а также чтобы потом прошло достаточно времени и Кейт могла со спокойной совестью оставить Андрэ, и вот тогда, только тогда, он намеревался покончить со мной. Мне же тридцать два! У меня просто нет впереди столько времени!
Хотя в тот вечер с горчицей я ни о чем этом еще не подозревала. В тот самый первый вечер я совершенно точно знала только одно: Том все лето встречался за ленчем со своей бывшей подружкой и читал книжку японских стихов о смерти, которая называлась «Японские поэмы о смерти». По крайней мере, уже одно это должно было послужить мне предостережением. Счастливый человек не станет читать стихи о смерти, особенно такие стихи, которые были написаны за мгновение до действительной кончины поэта, а таких в этой книге было полно. Подзаголовок книги гласил: «Написано дзен-буддистскими монахами и поэтами хайку[1] на грани смерти». Том читал по нескольку таких стихотворений каждый вечер перед сном, а потом был не в настроении заниматься сексом. Иногда он даже читал мне вслух какое-либо из стихотворений, что даже нравилось мне — мы с Томом никогда не были парочкой, которая читает вслух друг другу. Наоборот, мы были как раз такой парой, которую можно было назвать «почитай мне, когда я закончу» — хотя теперь подозреваю, он поступал так потому, что хотел, чтобы и я была не в настроении заниматься сексом. Эти стихи были невероятно угнетающими.
Как бы то ни было, я лежала в постели, листая книгу со стихами о смерти, потягивая вино и пытаясь не думать о Томе. И о Томе и Кейт, и о том, чем именно они занимаются вместе. О том, занимаются ли они этим самым прямо сейчас… И тут зазвонил телефон.
Сердце у меня замерло.
Я подождала, пока включится автоответчик. Это оказалась Нина Пибл, одна из моих гостей, остававшихся в гостиной, пока я рыдала в кухне, и она звонила по сотовому телефону.
— Я просто хочу, чтобы ты запомнила одну вещь, Алисон, — сказала Нина автоответчику. — Они всегда возвращаются.
Глава вторая
Последнее, что сказал мне Том в тот вечер, прежде чем повесить трубку, было:
— Не пиши об этом.
Он думал, что меня может одолеть искушение самой купить горчицу, устроить вечеринку, смириться с его телефонным звонком, а потом уместить все это в семьсот слов и опубликовать в своей колонке на следующей неделе. После окончания колледжа я вела фактически одну и ту же колонку. К тому времени, когда мы с Томом расстались, она публиковалась уже в другой газете, которая называлась «Филадельфия таймс». «Филадельфия таймс» хотела бы именоваться «Виллидж Войс»[2], вот только это была Филадельфия, а не Нью-Йорк, так что задача представлялась, мягко говоря, непростой. Мой приятель Эрик вырос здесь, а теперь живет на Манхэттене. Так вот, он утверждает, что Филадельфия — это такой город, в котором местные дикторы считаются знаменитостями. Эрик всегда говорит такие вещи, которые определенным фундаментальным образом оказываются справедливыми, оставаясь тем не менее на удивление угнетающими.
1
Хайку — вид японских стихотворений. (Здесь и далее прим. перев., если не указано другое)