И как они побежали! Сначала я повел их, освещая путь фонариком, но Балто, наш огромный пес-вожак, оттеснил меня и устремился вперед в темноту. У меня хватило ума предоставить ему инициативу. Он бежал вдоль колеи, прорытой в снегу самолетом, вдоль бамбуковых указателей, путеводной веревки и антенны с такой быстротой и уверенностью, как будто была не темная ночь, а светлый день. Снег свистел под отполированными полозьями саней. Никакая машина скорой помощи не смогла бы перевезти раненого так быстро, бережно и плавно, как наши сани в ту страшную ночь.
Уже минут через пять мы достигли нашего домика, а еще через три минуты переделали массу дел: пока Джекстроу разжигал плитку, масляную лампу и лампу Кольмана, мы с Джессом перенесли радиста на складную койку возле плиты, натянули на него мой спальный мешок, вложили туда полдюжины грелок, непромокаемых мешочков с химическим веществом, которое при добавлении воды выделяло тепло, подложили ему под шею свернутое одеяло, чтобы его затылок не упирался в койку, и затянули на мешке молнию. У меня был набор хирургических инструментов, необходимых для операции, но с операцией нужно было подождать, и не столько по тому, что нам предстояло спасать всех остальных, сколько ради самого раненого. Он лежал перед нами неподвижный, с пепельно-серым лицом, и трогать его сейчас, после всех потрясений, было бы равносильно убийству. Я удивился, как он вообще остался жив.
Я попросил стюардессу сварить кофе, дал ей все необходимые указания, и мы оставили ее и нашего молодого помощника вдвоем. Девушка занялась приготовлением кофе, а молодой человек, недоверчиво уставившись в зеркало, одной рукой массировал прихваченные морозом щеку и подбородок, а другой прижимал к уху холодный компресс. Мы захватили с собой теплую одежду, в которой доставили их на станцию, пакет с бинтами и выбрались из люка.
Десять минут спустя мы уже были в самолете. Несмотря на изоляцию, температура в пассажирском салоне понизилась по крайней мере градусов на тридцать, и почти все пассажиры дрожали от холода. «Полковник Дикси» и тот сник. Пожилая дама, кутаясь в шубу, взглянула на часы и улыбнулась.
— Ровно двадцать минут. Вы быстро обернулась, молодой человек.
— Стараемся вам помочь. — Я бросил в кресло принесенную теплую одежду, кивком указал на нее и на джутовый мешок, который опустошал Джекстроу. — Разделите все это между собой, да побыстрей. Я хочу, чтобы вы как можно скорей покинули самолет. Мои друзья вас проводят. Пожалуй, кто-нибудь один пусть останется, поможет мне наложить повязку этой молодой леди.
— Наложить повязку? — Это впервые заговорила «дорогостоящая» молодая женщина. Ее голос, видимо, стоил так же дорого, как и все то, что было на ней, и вызвал во мне сильное желание дать ей шлепка. — Зачем это? Что с ней приключилось?
— Перелом ключицы, — коротко ответил я.
— Перелом ключицы? — Пожилая дама вскочила с кресла, и на ее лице отразились тревога и возмущение. — Почему же вы ничего нам не сказали, безрассудный вы человек?
— Забыл, — кротко ответил я. — Да и что бы это дало?
Я взглянул на молодую женщину в норковой шубке. Видит Бог, мне очень не хотелось, чтобы осталась именно она, но пострадавшая производила впечатление болезненно застенчивой, и я был уверен, что она бы предпочла видеть возле себя кого-нибудь своего пола.
— Вы не смогли бы мне помочь?
Она одарила меня холодным удивленным взглядом, который был бы вполне естествен, если бы я обратился к ней с какой-нибудь неприличной просьбой, но, прежде чем она успела ответить, пожилая женщина с готовностью сказала:
— Я останусь. Буду рада вам помочь.
— Но... — начал я с сомнением, однако она не дала мне закончить.
— Не «кокайте»! И в чем дело? Думаете, я слишком стара для этого, так, что ли?
— Нет, нет! Конечно нет! — запротестовал я.
— Только не лгите, — сказала она, посмеиваясь. — Хотя вы и делаете это галантно. Но мы теряем драгоценное время, о котором вы так печетесь.
Мы пересадили девушку в первое кресло у прохода, где было просторнее, и только сняли с нее пальто, как меня окликнул Джесс.
— Мы пошли, сэр. Вернемся через двадцать минут.
Когда за последним пассажиром закрылась дверь, я вскрыл пакет с бинтами, а пожилая дама испытующе посмотрела на меня.
— А вы знаете, что надо делать?
— Более или менее. Я врач.
— Вот как? — Она посмотрела на меня, не скрывая подозрения. То ли моя неуклюжая, закапанная маслом одежда, то ли трехдневная поросль на моем лице, не знаю что именно, но что-то наверняка ее смущало. Впрочем, при данных обстоятельствах это было вполне естественно. — Вы в этом уверены?