— Приводная не работает! — доложил я своему командиру.
— А она тебе нужна? — пожал он плечами. —Заходи визуально.
— Ничего себе, визуально! Не видно же ни черта!
— Не болтай, следи за приборами и землей!
Злость переполняла меня. Летать при видимости, которая ниже минимума для данного летательного аппарата может только окончательно выживший из ума. Чего он добивается? Что он хочет мне доказать? Что он самый лучший в мире пилот? Что это? Мальчишество! Бахвальство! Полный идиотизм! Хочет угробить себя и машину, пускай! На здоровье! Но я-то здесь при чем? Пусть бы сам себе летел в такую погоду! Какого черта меня с собой потащил! Дай нам Бог благополучно приземлиться, я уж тогда скажу ему все, что об этом думаю!
С горем пополам вышли мы на посадочную прямую, и когда дошли до точки, где нужно доворачивать вправо, я увидел, полосу, которая с трудом просматривалась за пеленой дождя. Мы сели. Когда шасси коснулись земли, я уже открыл было рот, чтобы высказать Николаю Ивановичу все, что я о нем думаю, но он передвинул рычаг управления двигателем вперед и скомандовал: «Взлетаем!».
В этот момент я готов был его убить. Но мотор уже взревел, набирая взлетную мощность, и деваться было некуда, пришлось взлетать. Отменять решение командира, каким бы безумным оно ни казалось, нельзя. Не согласованные действия экипажа всегда приводят к беде. Пока мы будем туда-сюда дергать рычаги управления, самолет выкатится за пределы полосы.
Так прошли обычные десять взлетов и посадок, и когда мы зарулили на стоянку, я был вымотан до предела, никаких сил ругаться с Николаем Ивановичем у меня уже не было. Вместо возмущенной речи, которую я приготовил, получилось лишь нечто невразумительное о том, что при видимости ниже минимума летать не стоит. На что он мне ответил:
— Не внимательно ты изучал руководство по летной эксплуатации. Это минимум для рейсовых полетов, а при выполнении поисково-спасательных работ, минимум в два раза ниже. Учти, что в хорошую погоду люди, как правило, не теряются!
— Так ведь это же на равнине, а мы в горах летаем! — слабо попытался я возразить.
— Ну, горной местностью эту можно считать с очень большой натяжкой, хотя, конечно, равнинной ее тоже не назовешь, но ведь аэродром свой, родной, а при поисково-спасательных операциях придется садиться на неразведанные площадки, так что готовым нужно быть ко всему!
— А что с приводной радиостанцией случилось? Опять не работает.
— Да, работает, ничего с ней не случилось. Это я приказал выключить ее, когда мы в воздухе будем.
— А это еще зачем?
— Там, где будем летать, приводных не будет, так что привыкай.
Впоследствии я часто с благодарностью вспоминал эти уроки Николая Ивановича, которые не раз спасали мне жизнь. На тренировочные полеты он не жалел ни сил, ни времени, ни горючего. Нельзя сказать, что раньше я неуважительно думал о малой авиации, скорее всего, я не думал о ней вообще. Распрощавшись с аэроклубовским Ан-2, я не мог себе даже представить, что когда-то вновь придется возвратиться к этой машине. Большая авиация жила по своим законам, поглощая полностью все мои мысли, и я совершенно не задумывался о том, что где-то над полями порхает этот маленький трудяга, Ан-2. Мне-то что до него?
События последнего времени, изменившие мою жизнь, заставили меня вновь переосмыслить свое отношение к тем машинам, которым не ведомы большие высоты и скорости, которые изо дня в день выполняют нелегкую будничную работу, и требуют от пилотов мастерства ничуть не меньшего, а то и большего, чем тяжелые авиалайнеры.
Нелетная погода
К вечеру погода испортилась окончательно, и стало ясно, что полетов завтра не предвидится. В домик я вернулся измученный и уставший.
— Ну что, — спросил Жан Поль, — замучил тебя Николай Иванович?
— Ой, не говори! — слабо отмахнулся я.
— Это еще что, скоро он погонит тебя на подбор площадок в горах при минимуме погоды, там по-настоящему попотеть придется!
— Рискованное мероприятие!
— Да нет, риск минимален, все эти площадки давно разведаны, но тебе они неизвестны, придется работать. Чаю не хочешь?
Да, я бы с удовольствием чего по крепче выпил, устал так, что и уснуть не смогу.