— Что это было? — спросил он.
— Не знаю.
Молнию видели все. Все, кроме радиста, который пытался по коротковолновой рации связаться с метеостанцией, чтоб передать Жан Полю информацию о грозе, если у них еще была связь с самолетом.
Метеостанция не отвечала. Кроме треска разрядов грозы в эфире ничего не было слышно. И вдруг мы услышали слабый, далекий голос: «Я Альтаир, я Альтаир, с нами все в порядке, все живы, мы находимся в долине, но в другом…», грозовой разряд оборвал следующую фразу, больше сообщение не повторялось. «Альтаир» — это был позывной профессора Мальцева. Гроза кончилась так же внезапно, как и началась, небо вновь сияло голубизной, ярко светило солнце, парила умытая дождем земля, где-то в вышине пели птицы.
Короткие волны, несмотря на то, что они распространяются по прямой, могут, многократно отражаясь от ионосферы и от земной поверхности, достигнуть любой точки планеты. Всё зависит от условий прохождения радиоволн. Видимо, гроза создала необходимые условия, и мы получили эту радиограмму. Теперь мы точно знали, что все члены экспедиции живы, но что означала фраза «в другом…»? В другом измерении, в другом пространстве, в другом мире? Оставалось только гадать.
Руководитель полетов продолжал вызывать на связь Жан Поля. Жан Поль молчал. Прошло уже сорок минут после того, как он должен был приземлиться.
— Все, сказал Николай Иванович, — вызывать бесполезно, у него уже кончилось горючее.
Фраза прозвучала как удар хлыста. Кончилось горючее. Значит все, ждать больше нечего. Еще оставалась надежда на то, что он приземлился где-то на площадке в горах. Если нет, то самолет упал в океан.
— Надо организовать поиски, — сказал Николай Иванович, — готовьте Ан-2 и Як-12, будем искать над морем и в горах.
— Если упал в воду, то вряд ли что-то увидим, — возразил я.
— А если он сел на воду, и успел выбраться из самолета? На всякий случай просмотрим всё на его маршруте.
Пока готовили машины к полету, рассматривая карту, составляли план поисков, прошло еще полчаса. И вдруг мы услышали в небе звук мотора, это был мотор Як-12-го. Вскоре показался и сам самолет. Несомненно, это был Жан Поль, он запросил разрешение на посадку. Его спокойный, ровный голос звучал в динамике, выведенном в наружу, внутри СКП никого не было. Все стояли в оцепенении и заворожено смотрели на самолет.
— Да, ответьте же, кто-нибудь! — крикнул Николай Иванович. Все бросились на командный пункт. Посадку разрешили. Когда Жан Поль зарулил на стоянку, его окружила толпа, и все стали наперебой расспрашивать, что случилось. Обалдевший Жан Поль ничего не понимал.
— Да, ничего со мной не случилось! Все как обычно, — отвечал он нам.
— Ты грозу видел, где она тебя застала?
— Не видел я никакой грозы! Погода отличная, все нормально, что вы пристали!
— Где ты был три часа двадцать минут? У тебя уже давно должно было горючее кончиться!
— Вы что, какие три часа двадцать минут? Час сорок минут полета! Час и сорок минут от взлета до посадки! Еще литров тридцать горючего осталось, больше чем на час.
— Сколько на твоих часах?
Жан Поль посмотрел на свои наручные часы:
— Десять минут третьего, то есть четырнадцать часов и десять минут.
— А по нашим часам уже пятнадцать часов и пятьдесят минут! А твои часы в самолете?
Часы в самолете показывали то же время, что и наручные часы Жан Поля.
— Но не могли же одновременно отстать и самолетные и наручные часы, притом на одно и то же время, — проворчал Жан.
— Давай, снимай свой «черный ящик», — распорядился Николай Иванович.
«Черным ящиком» на самолете называют устройство, регистрирующее параметры работы различных систем и переговоры экипажа. На Як-12 такого устройства нет, единственным прибором, фиксирующим параметры полета, является барограф, висящий на пружинных растяжках в задней части фюзеляжа, за пассажирскими сидениями, его то и назвал в шутку Николай Иванович «черным ящиком». Барограф представляет собой анероидную коробку с самописцем, и барабан с часовым механизмом. Он рисует график профиля полета по времени и высоте. Сняв барограмму, мы определили, что продолжительность полета, согласно вычерченному графику, составляла один час сорок минут. Все три прибора зафиксировали одинаковое время в пределах точности их показаний.
— Что же это получается, — сказал я, — что в самолете время шло быстрее чем здесь, на аэродроме?
— Получается, что так, — ответил Николай Иванович.