Любопытна формулировка, которой воспользовался Романовский, ходатайствуя о том, чтобы старого знакомого от него убрали. «Это скорее упрямый ученый, — написал оскорбленный генерал, — нежели дипломат… он писал какие-то статьи для каких-то ученых обществ, по которые даже показывать мне он считал лишним». Генерал был обижен. Генерал забыл о том, что он сам литератор. Он гнал Пашино из Средней Азии именно за то, за что совсем недавно приглашал его к себе на службу. А Воронцов-Дашков лишь посмеивался над недалеким генералом, успокаивая Пашино: «Наконец-то вы поймете, какова истинная цена этому солдафону».
Пашино отказался уйти по собственному желанию, и Романовский вскипел. Он выслал переводчика под конвоем урядника, как человека неблагонадежного и вредного. Даже бумаги и записки Пашино были изъяты генералом. Да и денег ему не дали взять с собой. Пришлось продать дом, на который ушло жалованье почти за год.
Скандал получил огласку. Генерала Романовского не любили. Воронцов слал язвительные письма друзьям. Командующий Оренбургским военным округом генерал Крыжановский, зная обо всем, урядника отправил обратно, а непокорного Пашино оставил в Оренбурге, чтобы тот составил ему отчет о положении в Туркестане. Все равно лучше Пашино никто этого сделать бы не смог. Пашино страдал из-за отсутствия записок и дневников, бомбардировал Воронцова письмами, чтобы тот получил бумаги от генерала Романовского. Но бывший редактор был непреклонен. Он шел на все, чтобы Пашино более не смог заниматься литературой. А поведение генерала Крыжановского полагал почти преступным.
Крыжановский не спешил отпускать Пашино. Высланный переводчик был просто кладом. Генерал убедил его написать учебник для мусульманских школ и читать лекции для кадетов. И когда волна административной бури, поднятой Романовским, докатилась до Оренбурга и начальник Генерального штаба направил Крыжановскому разгромную депешу о сокрытии им неблагонадежного и негодного для службы переводчика, Крыжановский ответил сдержанно, но не без укола в адрес Романовского: «Пребывание Пашино в Оренбурге не было бесполезно для службы». Но у министерства иностранных дел, за которым все еще числился Пашино, были возможности поддержать Романовского: несмотря на просьбы оренбургского генерала, жалованье Пашино из Петербурга не высылали. Он, как всегда, страшно занят, он работает с утра до вечера, его ценит оренбургский командующий, а денег все нет, и даже носить нечего: из Ташкента не разрешили взять белья.
И это был предел физическим возможностям. В тридцать лет Пашино был изможден и измучен настолько, что, вернувшись в мае 1867 года в Петербург, в разгар хождений по инстанциям, в бесконечных объяснениях и просьбах о выдаче положенного жалованья, и слег. Осенью его хватил удар. И когда он вышел из больницы, — нищий, как всегда, неустроенный, как всегда, — он был инвалидом. У него почти не действовали правые рука и нога. Теперь уже не только карьера была погублена полностью, — казалось, что рухнули и мечты о далеких странствиях: с одной рукой и одной ногой далеко не уедешь.
Выздоравливая, Пашино продолжал работать. Он все таки был удивительным тружеником. В 1868 году вышла его книга «Туркестанский край» — совершенно новое в русской литературе исследование Средней Азии, ибо не было до этого русского человека, который так хорошо знал бы и языки и обычаи края, который столько бы видел и понял. Правда, по цензурным соображениям многое пришлось убрать, но и без этого книга стала обязательным пособием для любого будущего исследователя Средней Азии.
Однако и эта книга, высоко оцененная прессой, не только не дала достатка, но даже не помогла расплатиться с долгами. И когда через два года вновь названному генерал-губернатору Туркестана Кауфману понадобился опытный переводчик, Пашино не без помощи друзей решил еще раз попытать счастья в Средней Азии, и карьере уже не было и речи — хотя бы расплатиться с долгами. Но в Ташкенте преследовали те же беды. Вновь долги, вновь полное непонимание его стремлений, вновь конфликт с очередным генералом и вновь высылка в Петербург. Это второе пребывание в Туркестане были еще более коротким и разочаровывающим: если в первый свой визит туда Пашино мог надеяться, что у власти в Средней Азии окажутся честные люди, то теперь на это не оставалось никакой надежды.
Больше в Туркестан Пашино уже не возвращался. Он долго болел, двигаться было все труднее. Пришлось оставить службу в министерстве, дававшую хоть маленькое, но все-таки жалованье, которого по крайней мере хватало на еду.
Пашино решил снова заняться издательской деятельностью. Эту мысль поддержал старый приятель Воронцов-Дашков. Больше того, он дал денег на обзаведение и оказал помощь на первых порах.
Первый номер журнала «Азиатский вестник» вышел в 1872 году.
Авторами в первом печатном органе, который должен был всерьез знакомить русского читателя с проблема ми современного востоковедения, были не только крупные ученые-востоковеды, но и демократы, находившиеся в то время в ссылке. Программную статью для первого номера написал революционный демократ Шелгунов — прислал из мест не столь отдаленных. У первого номера журнала было девяносто два подписчика. Второй номер хотя и был после цензурных мытарств отпечатан, но подписчикам не поступил. Журнал был крамолен своей правдивостью. Он был не нужен правительству.
2
Завершился еще один круг жизни Пашино. Снова рухнула карьера, снова провалилась попытка стать редактором. Но если за десять лет до того Пашино был здоров и полон надежд, то теперь он был лишь тенью прежнего юного дипломата. Зато были друзья, была известность среди ученых и литераторов. И когда Пашино предложил Географическому обществу отправиться на Памир через Индию, т. е. повторить через три четверти века путь Данибегова, Географическое общество отнеслось к этому очень благосклонно. Часть средств на путешествие, которое Пашино замыслил совершить под видом дервиша, дало Географическое общество, часть — собрали по подписке друзья.
В 1873 году Пашино приехал в Бомбей, а оттуда — в Северную Индию. В Амритсаре пришлось пересесть на лошадей, в Кашмире идти пешком. Волоча правую ногу, опираясь на палку, стараясь не потерять очки, без которых он был почти беспомощен, Пашино поднимался вслед за своим слугой и другом Абдул-Гани. Был ноябрь, шел снег, мела метель и «я, как хромой и безрукий, — пишет Пашино, — несколько раз кричал, вздыхал, стонал, не имея возможности иначе выразить свои страдания. Несколько раз я обрывался и падал сажени на три, потом взбирался, хватаясь за колючки и вьюны, растущие по обрыву, внизу которого была бесконечная пропасть».
План с переодеванием в дервиша пришлось оставить. Удобнее оказалось выступать в роли слуги Абдул-Гани. Как-то раз это даже помогло: в горах напали разбойники, забрали все что было денег у Абдул-Гани, а слугу не тронули. Отобрав у путников также посуду и утварь, разбойники уже не имели к ним никаких претензий, и один из них даже проводил Пашино и Абдул-Гани до ближайшей деревни и помог достать там посуду вместо отобранной.
В городках и селах, через которые проходили путешественники (и где раньше еще не бывало европейцев), Абдул-Гани выдавал себя за купца, едущего в Яркенд купить лошадей. Слуга его, немытый турок, в громадной чалме, с коленкоровой простыней через плечо, был куда более правоверным мусульманином, чем хозяин, беспрестанно бормотал молитвы и слыл среди караванщиков человеком набожным.