Приближались знакомые места — Средняя Азия. Вдали уже можно было различить вершины Памира. На базаpax и в караван-сараях любопытный слуга Абдул-Гани не раз уже встречал знакомые типы лиц: здесь торговали и узбеки и таджики. Звучала знакомая еще по Туркестану речь.
Одно лицо показалось особенно знакомым. Где-то он встречал этого пожилого низенького человека… Вот он поднимается с коврика, отставляет чашку с чаем и идет к Пашино по темным шумным переходам базара.
— Эффенди!
Пашино не оборачивается. Он волочит ногу, спешит затеряться в лабиринте узких улочек.
— Эффенди, постой! Что заставило тебя переодеться правоверным?
Оборачиваются прохожие. Не украл ли чего этот грязный турок в большой чалме?
— Держите его!
Но перед Пашино уже спасительные двери караван сарая. Абдул-Гани спешит к воротам. Пашино слышит спор, останавливается, возвращается. Убегать дальше по разумно.
— Я знаю его, — настаивает низенький преследователь. — Он русский офицер. Большой человек. Я был поваром у Абдурахман-хана, когда повелитель правоверных приезжал в Ташкент. Этот русский крутился рядом, выведывал. Прошло много лет, я вернулся в Афганистан но я помню его.
Большая толпа собралась вокруг. На Пашино смотрят недоброжелательно. Здесь боятся шпионов: близки английские владения, а там, за Памиром, Россия. Так погибли Коннолли и Стоддард — английские путешественники. Абдул-Гани клянется всеми святыми, что слуги его родом из Турции. Толпа собралась у входа в каморку, где живут Пашино и Абдул-Гани, — ждут, пока подозрительный человек соберется, чтобы идти к вали — судье.
— Абдул-Гани, — умоляет Пашино. — Ты пойдешь мной к вали. Если они меня разоблачат, тебе ничего не грозит. Но ты хоть будешь знать, как я погиб. Ты вернешься в Россию и расскажешь об этом русскому генералу. Тебе дадут за это награду. Ты расскажешь там о пути, который мы прошли вместе.
В эти минуты Пашино более всего страшила неизвестность: погибнешь и никто не узнает, где кончил дни путешественник Пашино. На заседании Географического общества Петр Петрович Семенов поднимется со своего места, предложит собравшимся минутой молчании почтить память члена общества, известного своими трудами Петра Ивановича Пашино. Члены общества поднимутся, помолчат и перейдут к другим делам. Вот и все — и ни один человек больше не вспомнит о Пашино И не родятся задуманные книги, и, главное, та книга о путешествии в запретные области Азии, которая осталась в голове Пашино: ведь нельзя же вести дневник в этом последнем путешествии.
Абдул-Гани долго колебался. За деревянной дверью шумела нетерпеливая толпа, и голос низенького афганца, поднимаясь над гулом толпы, будоражил ее, разогревая страсти. Пашино передал слуге все свои деньги, спасенные от разбойников, часы, очки. Абдул-Гани растрогался. Ему проще было бы уйти и скрыться: в суматоxe никто бы не заметил исчезновения. Но он сказал:
— Пойдем, Петр. И да сохранит нас Аллах.
Они шли по пыльной улице, сзади топали возбужденные предстоящим разоблачением люди, и Абдул-Гани говорил неспешно и даже торжественно:
— Кому не суждено дальше жить, тот непременно и известную минуту умрет, если же кому суждено дальше жить, того против воли божьей никто не смеет казнить.
Старый вали уже был предупрежден о поимке шпиона. Он сидел на возвышении в обширной комнате, окруженный советниками, муллами и просто любопытными стариками. Низенький афганец был допущен в зал и стоял в сторонке.
— Который из них? — спросил вали, поглаживая серебряную бороду.
Абдул-Гани отступил назад, и Пашино оказался совсем один посреди пустого, ставшего холодным и необоримым пространства.
Он опустился на корточки. Голова была ясной, звонкий, и Пашино молча твердил: я — турок, я — слуга Абдул-Гани.
Допрос был долгим. Абдул-Гани клялся на Коране и показывал фальшивые документы своего слуги; афганец с не меньшим упорством уверял, что Пашино — русский шпион; когда же дошла очередь до самого обвиняемого, то он начал свою речь так:
— Я родом из Аясулука, из-под Смирны. Родитель мой, Хасан-бей, был человек зажиточный…
Когда Пашино замолчал, вали долго думал, потом, с удивлением взглянув на афганца, махнул рукой муллам: экзаменуйте его. Неверный не сможет ответить на шипи вопросы.
Пашино, заметив этот жест, вздохнул с облегчением. Сомнения вали, вначале уверенного в том, что разоблачение шпиона займет всего несколько минут, были ему на руку. А экзамена Пашино не боялся: он знал Коран лучше многих мулл.
Богобоязненный слуга сыпал наизусть изречениями из Корана, спорил с мудрыми стариками и был так начитан в священном писании мусульман, что старики лишь качали головами, а вали с укоризной посматривал на доносчика.
Потом святые муллы долго шептались — нет, неверный не может так знать того, что недоступно даже многим правоверным.
— Иди, — сказал, наконец, вали. — Иди и вымойся. Не дело столь ученому человеку являть собой грязную свинью. — Затем он обернулся к доносчику. — И ты иди. И впредь не занимай глупыми подозрениями нашего драгоценного времени.
На улице все еще ждала толпа, разочарованная и поблекшая. Редкое зрелище — казнь неверного — увидеть не удалось.
Пашино еле шел. Ему хотелось опереться на руку Абдул-Гани, но он спиной ощущал взгляды и слышал, как афганец повторял:
— Неверный затуманил глаза уважаемого вали. Рука дьявола направляла его ответы.
Над базаром, над пыльным, холодным городом поднимались далекие голубые вершины Памира. До цели оставалось несколько дней пути. Пашино мечтал лини, об одном — выспаться.
Абдул-Гани устало семенил рядом и, вздыхай, повторял:
— Надо уходить сейчас же. Нельзя здесь оставаться.
Пашино отмахнулся.
— Решение вали — закон. Никто нас не тронет. Выходим утром, с караваном.
Абдул-Гани пожал плечами.
— Возьми деньги и часы, эффенди.
Абдул-Гани был прав: задержка до утра оказалась роковой. Вечером, когда Пашино вышел в город, толпа фанатиков забросала его камнями. Стражники стояли, смотрели на избиение, но не вмешивались. К счастью, Абдул-Гани успел на помощь, услышал шум, вытащил окровавленного, избитого Пашино из свалки, промыл ему раны.
Тогда же пришел караван-баши, с которым они должны были уходить завтра.
— Мы не возьмем вас в караван, — сказал он. — Твой. нуга — неверный. Сам дьявол покровительствует ему.
— Мы пойдем с другим караваном, — ответил Пашино, лежавший в углу.
— Никто не возьмет вас, — сказал караванщик. — И ни один проводник не согласится вести вас. Если же вы все-таки пойдете дальше, то люди с камнями догонят вас и убьют. Уходите обратно. Откуда пришли.
И они ушли на юг. На окраине города, там, где дорога уходила в ущелье, Пашино остановился и долго смотрел на голубые вершины Памира.
В городе Амальсу уже слыхали, что путешественники погибли, и встретили их как пришельцев с того света. А через несколько дней Пашино впервые за все время мылся, переоделся в оставленный в долине европейский костюм и снова стал русским, путешествующим для собственного удовольствия. Он прошел дальше, чем кто-либо другой из путешественников. Ему удалось остаться живым тогда, когда шансов на это не было. Но до Памира он не дошел.
Всю обратную дорогу через Индию от Пашино не отставали английские агенты. Преувеличенные слухи о его подвигах, о чрезвычайном задании, якобы полученном им от русского царя, об опасности его для владений британской короны вызывали к нему особое внимание полиции. Пашино продолжал свое путешествие по Индии до тех пор, пока оставались деньги. Когда же на пароходе Карачи — Бомбей у него украли последние деньги, пришлось просить английские власти отправить его в Египет: ближе не было русского консула. Ответ английских властей был скор. Его выслали из Индии так быстро, что даже русские генералы, высылавшие Пашино из Ташкента, позавидовали бы такой оперативности. Даже белье не успел он получить у прачки.