Когда Пашино вернулся в Россию, он не только доложил о своем путешествии в Географическом обществе, но и встречался с руководителями русской политики. Именно после его горячих, страстных писем в защиту Бирмы, адресованных как князю Горчакову, так и военному министру Милютину, и последовал благожелательный ответ о приеме бирманских офицеров.
В письмах Пашино вновь показал себя идеалистом. Ему так хотелось верить в возможность спасения Бирмы Россией, что он писал: «Основной факт… состоит в том, что Россия, могущественная в глазах Европы, имеет сверх того еще какое-то особенное, невероятное обаяние во всей внутренней Азии. Не знаю, откуда и с каких пор у большинства народов Азии родилось поверье, что они будут освобождены Россией от чужеземного владычества. Бирманский император Мендун (Миндон. — Авт.) — один из горячих сторонников такого взгляда и даже приказал перевести для себя историю Петра Великого, изучил ее в совершенстве и во что бы то ни стало желает походить на него…»
Пашино воспевает Бирму, несколько преувеличивая при этом ее богатства, подчеркивает высокую нравственность бирманцев, их веротерпимость, уверяет даже, что Миндон — «государь конституционный». Ему так хочется верить, что Бирму, беззащитную перед лицом английской агрессии, защитит Россия, что он идет на все, чтобы внушить свою надежду и царским чиновникам.
И вплоть до падения Бирмы Пашино не переставал выступать в печати в ее защиту, цитируя то восторженные, то удрученные письма д’Аверы. Последние из них были получены уже тогда, когда английские войска вступили в Мандалай.
4
Окончание кругосветного путешествия Пашино и Хлудова не было таким интересным, как их пребывание в Бирме. Правда, они проехали часть Китая, побывали в Японии, США; однако вершиной путешествия все-таки остались недели, проведенные в Бирме и в последний раз давшие Пашино ощущение привязанности к судьбам человечества, давшие возможность вновь выступить и в защиту угнетенных и приведшие в конце концов к новому разочарованию.
Из Америки Пашино вернулся быстрее, чем рассчитывал. В Америке ему не понравилось, да и плохое здоровье не позволяло надеяться на новые дальние путешествия.
И снова журналистская работа, снова бедная и неустроенная жизнь. Снова поездки по России и снова путешествия, пусть недолгие и несравнимые с большими путешествиями молодости. Были и удивительные приключения и встречи. Были поездки в Египет, в Аден. Было еще одно путешествие в Афганистан и приглашение министра иностранных дел Эфиопии посетить его страну. Было необычайное путешествие верхом на страусах в столицу Эфиопии, были конфиденциальные беседы с императором Менеликом, заинтересованным в союзе с Россией…
В восьмидесятых годах Пашино решил, что пришло время сесть и написать отчет о своих путешествиях: ведь пока результаты многих из них оставались на страницах газет и журналов и лишь один серьезный труд Пашино — описание Туркестанского края — был завершен и опубликован. И дело здесь было не только в том, что Пашино никогда не ценил своего литературного дара, просто невозможно было посвятить несколько лет работы большим книгам, если неизвестно было, будешь ли завтра сыт.
Когда в 1885 году вышел первый том его эпопеи «Вокруг света», называвшийся «По Индии», там было сказано, что второй том печатается и будет именоваться «По Персии», а том третий «По Туркестану» и том четвертый «По Китаю, Японии и Северной Америке» готоятся к печати.
И снова трагедия. Книга «По Индии» не принесла Пашино большого дохода, а когда был напечатан второй том, «По Персии», цензура потребовала внести в него изменения. Изменения были не столь значительны, и требовалось всего сто тридцать рублей, чтобы типография могла вновь набрать измененные места, — однако этих денег у Пашино не было. Книга не увидела света. Более того, ни напечатанного экземпляра, ни рукописи найти так и не удалось, хотя Е. И. Гневушева исследовала все возможные архивы и книгохранилища. Может быть, сам Пашино уничтожил ее.
Последние тома он так и не написал. Он запил и все больше времени проводил в кабаках. Иногда почтальон приносил письма с печатями далеких стран — Бирмы, Эфиопии, Китая. Но у Пашино не всегда были деньги, чтобы купить марку для ответа.
Старые друзья или умерли в ссылках, или забыли о нем. Когда-то почти друг, князь Воронцов-Дашков стал» большим вельможей, но Пашино не хотел его ни о чем просить: он стыдился своей бедности и прятался на улице от бывших приятелей. Он был не так уж стар — всего пятьдесят лет, но бесконечно устал от неудач и обманчивой славы, проходившей рядом и уносившейся дальше, к другим, более счастливым или более знатным.
В одной из газет в 1886 году была напечатана метка о том, что при разъезде из Александринского театра «писатель-путешественник» Пашино попал под копыта лошадей и доставлен в больницу. Журнала написавший об этом, знал кое-что о Пашино, упомянул о том, что писатель нищ, просил всех еще помнивших его или знавших его труды откликнуться. Это была просьба о подаянии. Такие нашлись. Была собрана большая сумма, и Пашино был определен в богадельню.
Там он и умер через пять лет.
Он писал и в богадельне. В журналах иногда появлялись его статьи и заметки, похожие на вырванные страницы из недописанных книг. И проходили почти замеченными. Он так и не дождался признания.
Когда Пашино умер, газеты узнали об этом. Как ни удивительно, почти во всех появились теплые некрологи, авторы которых напомнили и о его трудах и о его странствиях. Вспомнили и о том, что он был награжден орденами (по большей части персидскими — не русскими), что был членом научных обществ, что путешествия его были удивительны… Некрологи умерли вместе со смятыми номерами газет. Остались лишь ссылки на его труды в чужих книгах, упоминания, не всегда достоверные, недолговечные легенды и скрытые упреки, такие, как в книге англичанина Марвина: «Пашино… был одним тех неусидчивых смертных, которые никогда, нигде могут обосноваться надолго и, несмотря на большие способности и на непрестанные улыбки судьбы, все упускают благоприятный случай».
Благожелательный англичанин был не прав. Судьба не любила улыбаться Пашино. И то, чего он достиг, увидел, что сделал, он совершил не благодаря судьбе, а наперекор ей.
ОТСТУПЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Пашино ничего не мог сделать для Бирмы — разве поспособствовать развитию симпатии к ней русской общественности. Действительная судьба страны решаюсь не в беседах с доброжелательными гостями, не на аудиенциях. Бирма оказалась втянута в мировую политику, и ее участь определялась взаимоотношениями европейских держав, деливших в те годы Азию. Отношение русского правительства к Бирме не было непосредственно связано с какими-либо корыстными интересами, однако и ожидать помощи от России, по крайней мере реальной помощи, Бирма не могла: слишком далека она была от сферы русских интересов, а Россия, переставшая после поражения в Крымской войне играть роль жандарма Европы, вынуждена была считаться с интересами Великобритании, что выразилось весьма отчетливо в проходивших тогда переговорах о судьбе Болгарии, освобожденной от турецкого владычества.
Поэтому отношение России к Бирме в течение всего этого периода четко разделялось на две линии — официальную и общественную. Если русская общественность, все ближе узнавая Бирму, проникалась к ней симпатией и лучшие представители русской интеллигенции старались сделать все, чтобы спасти Бирму от потери независимости, то линия официальная была не так последовательна. Проводя в основном все ту же политику невмешательства, Россия все-таки постепенно от нее отходила. И в этом была немалая заслуга людей типа Пашино, которые неустанно твердили о необходимости хотя бы косвенно признать Бирму и тем самым укрепить ее международное положение.
Во второй половине семидесятых годов наметилось некоторое движение в русской политике по отношению к Бирме. Наибольшую роль в этом сыграл в первую очередь Петр Пашино. Связь тут прослеживается довольно четко. Очевидно, в беседах Пашино с бирманскими министрами был поднят вопрос о возможности образования в России молодых бирманцев, в первую очередь офицеров. Не исключено, что эту мысль подал бирманцам сам Пашино. Так или иначе, но письмо бирманского министра с подобной просьбой было отправлено в 1876 году через Пашино. И если МИД продолжал свою прежнюю политику полного невмешательства, то военное министерство было более склонно пойти на определенные шаги в этом направлении.