Возвращаясь к этой мысли уже во время пребывания в Малайе, де-Воллан пишет: «Англичанин в припадке игривости мазнул своей ложкой по лицу китайца, прислуживавшего нам за столом. Надо было после этой милой шутки видеть обиженное лицо китайца, покрасневшего до корней волос. Вообще англичане на Востоке не церемонятся с туземцами и очень часто прибегают к пинкам и палке. Такое обращение не может нравиться туземцам. Если подумаешь, что англичан в Пенанге какая-нибудь горсть, то просто страшно за них делается».
Дальше к востоку де-Воллан столкнулся и с колонизаторами-голландцами. Вот идет званый обед на Яве. «Сервировка роскошная, обилие цветов, тонкого хрусталя, фарфора, серебра… тут опять повторили, что туземцы не должны говорить по-голландски. Это нужно для престижа. Если малаец выучится по-голландски, оденет сапоги, он почувствует себя таким же человеком, как и его господин. Это наши рабы, пояснила очень полная дама, которая задыхалась в корсете. — Не рабы, — поправил ее муж, — а люди низшей расы, которых следует держать на почтительной дистанции.
— Да и что говорить, — сказал один из гостей, в городах престиж исчезает! Надо поехать в глубь страны, чтобы увидеть, какой ореол окружает белого; туземец при виде европейца приседает на корточки и отворачивает от него свое лицо, показывая, что он, недостойный раб, не может смотреть на такую важную персону. А в Батавии (нынешняя Джакарта. — Авт.) где туземцы видят европейскую голь и зачастую пьяных матросов, почтение к европейцу исчезает. Исчезнет престиж, исчезнет и наша власть. Ведь власть наша держится на ниточке. Подумайте, двадцать миллионов и горсть европейцев!»
Можно отыскать в книге де-Воллана и критические замечания по адресу колонизаторов-французов, хотя следует отметить, что, возможно в силу своего происхождения, де-Воллан относится к французским колонизаторам не в пример мягче, чем к прочим, полагая, в частности, что они куда более демократичны и куда менее подвержены расистским настроениям.
В книге де-Воллана большое место занимают описания архитектуры, обычаев, искусства, религии, фольклора стран, в которых он побывал. Не гнушается он и сухих цифр, когда речь заходит об экономике. И все-гаки более всего его занимают проблемы современности — кастовые, религиозные, социальные — такие, например, как судьба метисов в английских и португальских колониях. Он любит поговорить со случайным собеседником в поезде, на пароходе, в гостинице и (правда, прося за это извинения у торопливого читателя) подробно передает эти разговоры, интересные живыми деталями и яркими характеристиками попутчиков, отчего картина жизни азиатских стран становится живой и непосредственной.
Любопытно, что де-Воллан находит теплые слова по отношению к национальным героям азиатских стран. Надо сказать, — пишет он, к примеру, — что Танджор еще недавно принадлежал одному из потомков Сивараджи Сиваджи, этого Ильи Муромца индусов, славного вождя маратхов и основателя одного из могущественных государств в Индии».
В Рангун де-Воллан попал из Калькутты. Остановка была не очень длительной, всего несколько дней. «Сюда редко заглядывают путешественники, — размышляет де-Воллан, — и мне хотелось бы посвятить Бирме больше времени, поехать в Мандалай — столицу Верхней Бирмы, оттуда на китайскую границу, но от такого заманчивого знакомства с новою страною надо отказаться. Впереди еще далекий путь на Яву, Китай и другие интересные места». А жаль. Побудь де-Воллан в Бирме подольше, увидь он здесь районы, лишь недавно покоренные англичанами и не лишившиеся еще многих, уже утерянных в Рангуне национальных черт, мы имели бы важное свидетельство наблюдательного очевидца о Бирме конца прошлого века.
Как всегда, еще на пароходе де-Воллан достает и прочитывает все, что может узнать о истории и особенностях страны, в которую намерен попасть. Так и теперь: он излагает в своей книге историю Бирмы, а затем, когда письменные источники информации исчерпаны, принимается за изучение попутчиков.
«Интересного на пароходе мало, публика несимпатичная. Всё молодые полицейские, едущие просвещай новый край и водворять в нем порядок. Посмотришь ни одного — ему лет двадцать, а он уже получает несколько сот рупий в месяц. Это не исключение, а скорее общее правило. Послушаешь этих господ и убедишься, что такое крупное жалованье — сущий пустяк в сравнении с крупными кушами, которые получают высшие чиновники… все это возьмется с населения покоренной провинции».
Де-Воллан наблюдает за молодыми хозяевами Бирмы с заинтересованностью биолога. И коллективный портрет, нарисованный им, настолько выразителен, что стоит того, чтобы привести его целиком: «Будущие администраторы — бодрый, веселый народ, любители спорта, поглощающие умеренное количество брэнди с содой, поклонники комфорта, во время обеда не отказывают себе в бутылочке холодненького. Шовинисты они страшные, патриоты самой чистой воды. Русских хотели бы изжарить и уничтожить вконец, но это не мешает им быть очень порядочными людьми. Посмотришь на них и подумаешь, как они не похожи на нашу молодежь; всё это практики, здравого смысла много, но идей очень мало, порывов, колебаний тоже не имеется, а есть одна торная дорожка, с которой они не собьются. Все они обзаведутся семьей, воспитают детей в том же духе добропорядочности, джентельменства, приучат их к труду, к исполнению долга, но не знаю, согласитесь ли вы со мной, — в таком обществе очень скучно и тоскливо».
Лишь два маленьких разъяснения стоит сделать к этому портрету. Слово «патриот» в те годы в русском языке имело несколько иной, чем сейчас, оттенок, употребляясь чаще всего в значении «ура-патриот». И второе слово, «порядочность», также не совсем совпадало по значению с сегодняшним: оно относилось скорее к хорошему воспитанию, манерам и следованию правилам хорошего тона.
Часть своего рассказа де-Воллан посвятил Рангуну — быстрому развитию этого колониального центра, его хозяйству, экономике и социальным отношениям в нем. Он оставил яркое, красочное описание пагоды Шведагон, рассказал про обычаи бирманцев, нарисовал уличные картинки. Его заинтересовала проблема просвещения в Бирме. «Не надо думать, — говорит он, — что страна погрязла в невежестве. Напротив, туземных школ очень много в Бирме, и в Бирме, как мне говорили, редко встретишь неграмотного».
Но тут же неприятная черта резанула глаз. «На станции мне выдали рукописный билет. Новость: на некоторых вагонах красуется надпись: «Только для европейцев». Туземцы, значит, и здесь должны знать свое место».
Глядя в окно неспешного поезда, отмечая все — и как обрабатывают поля, и как живут крестьяне, — де-Воллан вспоминает разговор с богатым индийским помещиком в Рангуне. Разговор он вспоминает не без иронии — не в пользу индуса: «Взять бы хоть коров, говорит индус, бирманец даже не умеет доить их. Он ест мясо, всякую гадость и не гнушается даже змеями. О кастах нет и помину, и женщины работают в поле голые по самый пояс. А затем, статочное ли дело, туземец садится обедать с женой из одного блюда, тогда как в Индии жена подождет, пока муж кончит обед, и тогда поест из другого блюда…»
На станции в Пегу де-Воллану повезло. Пока он в растерянности оглядывался, разыскивая кого-нибудь, кто говорил бы по-английски, к нему подошел человек, оказавшийся местным врачом. Он был метисом, англо-бирманцем, и принадлежал таким образом к той неустроенной и страдающей прослойке колониального общества, о которой де-Воллан много рассуждал, будучи и Индии. Метисы не были приняты в английском обществе и довольствовались в нем вторыми ролями. Одновременно их не признавали те, к кому они сами часто относились свысока, — коренные индийцы или бирманцы. Вот и оказывались метисы обособленной, неполноценной группой.
Врач пригласил русского путешественника к себе. По дороге они зашли в госпиталь, где работал врач: ему надо было осмотреть пациента. Пациентом оказался раненый дакойт, которого захватили в плен в бою. (Обратите внимание: идут девяностые годы, а партизанское движение еще далеко не подавлено.) «Бедняга, — сказал неожиданно доктор, осматривая избитого, израненного дакойта, — как они его обработали, околыш у него ран, да и то сказать — это ужасный народ, живым не дастся в руки англичан. Англичане называют их разбойниками, но в сущности это защитники отечества, ведущие партизанскую войну с англичанами».