— Можно вопрос, господин учитель?
Учитель недовольно морщится. Но никто в классе не видит его гримасы. Опять этот Ерошенко со своими вопросами. Учитель заранее знает, что Ерошенко придется наказать. Вот только как?
— Спрашивай.
— Мы самые прогрессивные, потому что у нас белая кожа?
— Да.
— Значит, когда мы загораем на солнце, то становимся уже не такими прогрессивными?
Учитель придумал наказание.
— На колени, — сказал он скучным голосом человека, выполняющего, неприятный долг.
— Россия — монархия. Управляет ею император с короной на голове… Ерошенко, ты наказан, можешь не тянуть руку.
Школа, в которой учился Ерошенко, была закрытой. Даже на время каникул детей домой не отпускали. Многим родителям это было даже удобно — в семье от слепого ребенка пользы никакой, а здесь ему дадут ремесло, прокормит себя. В школе учили грамоте, плетению корзин и другим простым ремеслам. Кормили скудно, зато часто наказывали. И все-таки Ерошенко вспоминал школе без озлобления. Там он впервые почувствовал себя равным другим ребятам: слепые ребятишки создали свой мир, в котором общение друг с другом и книги по брайлевской системе заменили им зрение. Там Ерошенко, у которого оказался хороший голос и слух, научился играть на гитаре. И не только для собственного удовольствия — он играл и пел не хуже иных профессионалов. А когда в 1908 году Ерошенко закончил школу, он устроился в оркестр слепых (был такой оркестр) и играл в нем на гитаре.
Факты биографии Ерошенко сегодня приходится собирать по крупицам. Особенно за те годы, когда он был никому не известным парнем с золотыми волосами. То воспоминание о тех годах мелькнет в рассказе Ерошенко, то окажется, что он через много лет кому-то об этом рассказывал, а тот запомнил, потому что рассказывал уже не гитарист Ерошенко, а Ерошенко — писатель и путешественник. Но вот до самого Ерошенко журналисты добраться не успели. И поэтому о многом приходится только догадываться.
Видимо, года два Ерошенко играл в оркестре, жил скромно, старался откладывать деньги. Ему хотелось путешествовать. Это могло показаться нелепым: даже зрячий гитарист не должен был путешествовать, потому что это не занятие для гитаристов крестьянского происхождения. Но Ерошенко не только хотел путешествовать. Им овладели идеи о братстве людей, и в первую очередь, естественно, о братстве слепых, которое виделось ему не каким-то обособленным союзом отверженных, а объединением равноценных членов человеческой семьи.
Ерошенко всю жизнь внимательно следил за судьбой талантливых слепцов. Тому есть косвенные указания и воспоминаниях людей, знавших его. В разговоре с уже упоминавшимся танкистом, потерявшим зрение на фронте Великой Отечественной войны и в двадцать лет решившим, что он никому на свете не нужен, Ерошенко (сыгравший в его жизни роль, схожую с той, какую сыграл умирающий комиссар в жизни Мересьева) перечислял имена профессоров, журналистов, писателей, преодолевших барьер слепоты и ставших полноценными членами общества.
Однако какие бы мечты ни владели слепым юношей, который и помнил-то всего руки матери да голубей над церковью, он должен был найти реальный путь дли того, чтобы двинуться в свое Большое путешествие.
И этим путем оказался язык эсперанто.
Начало века было периодом расцвета эсперанто. Сегодня он как-то потерял значение, редкие магазины книг эсперанто пустуют и лишь самые упорные его приверженцы еще верят в то, что когда-нибудь эсперанто станет всеобщим языком, призванным объединить человечество. Но тогда многие так думали. Отделения эсперантистов плодились по всему миру, в том числе и в России и в странах Востока, — казалось, светлый миг всеобщего взаимопонимания наступит в самые ближайшие дни.
Слепой гитарист становится горячим сторонником эсперантистов. И надо сказать, что в формировании личности Ерошенко увлечение эсперанто сыграло большую роль. Да и вряд ли можно назвать это просто увлечением: ведь он пронес преданность всемирному языку сквозь всю жизнь.
Пока шло обучение языку, пока Ерошенко завязывал связи с эсперантистами Петербурга и Москвы, он готовился и к первому путешествию. Оно должно было стать пробой сил, должно было показать, насколько он приспособлен к тому, чтобы в одиночку, без помощи зрячих, совершить поездку в незнакомые места. И даст ли эта поездка то, к чему он стремился, даст ли она знание, ощущения иных краев, или для слепого путешествия бессмысленны.
В 1911 году Ерошенко отправился на Кавказ. Неизвестно, где он там побывал, но в любом случае первое путешествие было удачным. Ерошенко увидел Кавказ. Увидел его голоса и ароматы, увидел его ветер и шум горных рек. Увидел мягкость соленой волны и удары прибоя. Увидел цокот цикад и шепот звезд. Говорил с людьми и учился видеть их по тому, как они говорят, произносят слова и дышат. И он понял, что готов к новым путешествиям и что эти путешествия ему нужны, ибо он обладает чудесным даром, не видя глазами, тем не менее видеть больше, чем иной зрячий, пользуясь другими органами чувств и дополняя картину силой незаурядного воображения.
В 1912 году журнал «Вокруг света» поместил заметку о слепом гитаристе, который уезжает на свои скромные сбережения в Лондон. В Лондоне он надеялся на помощь собратьев-эсперантистов. Он хотел не только увидеть Англию, но и узнать, каких успехов добились Англичане в обучении слепых, а также выучить английский язык, который мог пригодиться в дальнейших странствиях.
В Англии он провел полгода и после этого окончательно поверил в свои силы. Теперь у него были связи с эсперантистами в самых разных странах, было знание английского языка, появилось и умение обходиться в любом месте без помощи посторонних.
И вот, вернувшись в Москву и выступая вечерами в оркестре, Ерошенко принимается за японский язык. Он определил себе следующую цель — Японию.
Основной задачей предстоящего путешествия в Японию он по-прежнему считает ознакомление с методами обучения слепых. Он желает впитать максимум информации для того, чтобы, вернувшись на родину, организовать школу, в которой бы использовались все лучшие достижения педагогики. И если взглянуть на всю последующую деятельность Ерошенко именно с этой точки зрения, станет яснее и его собственная эволюция.
В Токио, куда Ерошенко приехал в 1914 году, за несколько месяцев до начала первой мировой войны, он поступает в Токийскую школу слепых и овладевает там искусством массажа — традиционного занятия слепых и Японии. Но массаж — дело второе. Ерошенко не только учится. Общительный, никогда не унывающий, открытый, он умеет привлекать к себе людей. Японский язык он пока знает неважно, хоть и учится ему упорно и уже через год будет владеть им настолько, что сможет писать на нем рассказы. Рядом с ним всегда можно увидеть молодых художников, писателей, радикалов. Причиной тому и его гитара, и его песни, и его рассказы, и его душевная одаренность. Ерошенко вскоре становится настолько известной фигурой в Японии, что, когда в 1915 году туда приезжает Рабиндранат Тагор молодой русский на равных вступает в дискуссию с великим писателем и мыслителем. Он осмеливается оспаривать утверждение Тагора о том, что индийским цивилизация в отличие от западной духовна. Дискуссии эта интересна нам не сама по себе, а тем, как далеко ушел Ерошенко, которому к тому времени исполнилось двадцать шесть лет, от юноши-гитариста, выступавшего с оркестром слепых. За пять лет он превращается в широко образованного, самостоятельного в суждениях и даже, скажем, влиятельного человека.
И не удивительно, что он обращается к литературе. После поездки на Хоккайдо в 1915 году Ерошенко опубликовал два первых рассказа. Рассказы были поэтическими, грустными, и писатель обратил на себя внимание. Интересно, что с тех пор, хоть он еще и не написал ни одного стихотворения, его стали называть поэтом. (Стихи он станет писать потом, но лишь несколько из них сохранится и будет найдено в журналах.) И всякий кто писал о пребывании Ерошенко в Японии и Китае, сопровождал его имя эпитетом «поэт». И Ерошенко с этим не спорил. Он ощущал себя поэтом.