Но постепенно волнение стихло. Океан стал ровным, мягкие волны накатывались на узкие песчаные пляжи, к которым близко подступали синие холмы Аракана.
В результате кораблекрушения Данибегашвили очутился у берегов этой западной провинции Бирмы, отделенной от остальной страны покрытыми лесом горами. Места эти, пограничные с Бенгалией, были населены слабо. Лишь изредка здесь можно было встретить рыбацкую деревушку. Не удивительно, что опасавшиеся пристать к берегу пассажиры лодки несколько дней не встречали ни души. Наконец они увидели впадавшую в океан реку. Они вошли в устье ее и пристали к берегу, не зная, что делать дальше.
Наступила ночь. Путешественники жались к лодке, готовые в любой момент броситься в нее и грести от берега, как только из леса появится тигр. Но тигра не было. Зато после полуночи они увидели в отдалении огонек. Путешественники побежали по берегу к свету в вскоре поняли, что он исходит из лодки, в которой сидит рыбак. Однако результат их криков и беготни оказался плачевным: рыбак подобрал весла и быстро поплыл вверх по реке. Не успели огорченные путники пройти несколько сот шагов дальше по берегу, как увидели еще один огонек. Второй рыбак перепугался настолько, что бросился в воду и попытался вплавь скрыться от злых духов, за которых принял темные шумные тени на берегу. Но, продолжает Данибегашвили, «мы единогласно закричали в след ему, что мы ему подобные люди. Опомнившись, он возвратился к нам. Мы рассказали ему все случившееся с нами. Он взял нас с собою и привел в свою деревню, где мы пробыли 8 дней, по прошествии которых с сим рыбаком отправились далее…»
От деревни, расположенной на крайнем западе Аракана, было уже недалеко до английских владений. И через два дня путники были приняты английским пограничным офицером, который снабдил их одеждой и устроил на корабль, уходивший в Калькутту, куда Данибегашвили благополучно и прибыл.
В Калькутте Данибегов прожил долго. Он сам признается в том, что пробыл в этом городе «довольное время». Его явно интересует положение англичан в Калькутте, структура их управления провинцией, даже жалованье, которое платят в армии.
Из Калькутты начинается как бы новый этап путешествия. На каждой странице книги мелькают все новые названия индийских городов и местностей, причем, если отметить их на карте, окажется, что Данибегов не всегда последователей в описании — словно, проехав город и побывав в других, он возвращается назад и описывает места, которые остались далеко позади. Данибегашвили пишет об обычаях индийцев, о положении англичан в различных княжествах, даже о пенсиях, которые англичане платят магараджам.
Потом, в середине описания Индии, мелькает фраза: «Во время моего здесь пребывания возложена на меня была от Галского владельца должность собирать положеную на народ подать». Но так как эта фраза вклинивается в описание Дели, то очевидно, что Данибегашвили имел в виду делийского султана — одного из последних представителей династии Великих Моголов, которые мирно доживали свой век на пенсии у англичан. Неизвестно лишь: то ли в текст книги вкралась опечатка, то ли Данибегашвили почему-то не захотел называть делийского султана своим именем. Грузинскому дворянину было положено большое жалованье — двести рупий ежемесячно (английский солдат получал в месяц, по словам того же Данибегашвили, лишь семь рупий). Возможно, у него были рекомендации очень влиятельных людей, знакомством с которыми он обзавелся за несколько лет пребывания в Индии.
С большим сочувствием пишет Данибегашвили о том, как при осаде Агры английскими войсками жители отстояли свой город и даже женщины участвовали в этой обороне.
Неизвестно, когда и почему Данибегашвили оставляет свою службу в Дели и отправляется на север. Он явно едет домой, хотя все еще не спешит. Казалось бы, ему ничего не стоило вернуться в Бомбей и по известной дороге сравнительно быстро добраться до дома. Но путешественник избирает невероятно трудный и малоизвестный, даже сейчас нелегкий путь. В книге он объясняет свой выбор любопытством, которое будто бы вело его от города к городу. Вот почему он, по его словам, попал в Кашмир: «Я желал быть и в известном всем европейцам знаменитом городе Кашемире; и чтоб удовлетворить любопытству моему, поехал туда из Норпора в по довольном путешествии прибыл в сей город».
Итак, Данибегашвили вновь покидает места, уже покоренные англичанами, и оказывается в княжествах, подвластных афганцам. Он отмечает, что «англичанам чрезмерно желается завладеть сим городом, но желание их до сего времени безуспешно».
За Кашмиром начинались высокие горы. Пора было поворачивать обратно. Но не тут-то было. Следует лаконичное замечание путешественника: «Оставя Кашемир, я отправился в город Тибет и через 20 дней припыл в оный».
Путешественники начали проникать в Тибет во второй половине прошлого века. Тибет был «запретным», таинственным», и даже на рубеже XX века редко кому из европейцев удавалось пробраться в сердце Гималаев. А Данибегашвили побывал там задолго до европейских путешественников, и в том нет никаких сомнений: всего лет сто назад путешественник Пашино был отмечен Географическим обществом за то, что открыл полиандрию в предгорьях Тибета, Данибегашвили же пишет о многомужестве без особого удивления, так же как и о том, чем питаются тибетцы, и о том, что в Тибете можно было бы торговать русскими шелковыми тканями.
Данибегашвили не жалуется на дорогу, не говорит и ее трудностях. Более того, он сдержанно заявляет: «Дорога из Кашемира в Семиполатскую крепость, простирающаяся на три тысячи верст, весьма ровна». Где пешком, где на лошадях, месяц за месяцем проводя в самых негостеприимных местах земли, посланник грузинского царя лишь однажды позволяет себе сказать о дороге от Тибета до города Яркенда в Синьцзяне: «Сие путешествие для меня было очень скучно: ибо безплодие той дороги, по которой я ехал, величайшие рвы и высочайшие горы, в числе которых есть ледяные, рождали в душе моей несносное чувство горести, и это чувство тем более увеличивалось, что все места сии необитаемы».
Потом, через сто лет, по этим же местам пройдут и Пржевальский, и другие путешественники, которых мы привыкли называть великими. Они опишут эти высокогорные бесплодные долины, привезут оттуда фотографии и рисунки, и читатель сможет хоть в малой степени оценить величие жертв и лишений, на которые шли эти путешественники. Но в те годы, когда вышла в свет книга Данибегашвили, чувство горести, рождавшееся у путешественника, прошедшего полмира, никто разделить и понять не мог.
Пройдя безлюдные пустыни, Данибегашвили надолго остановился в Яркенде, а оттуда отправился в Турфан, оставив краткое описание Синьцзяна. Теперь оставалось лишь три месяца пути до Семипалатинска, куда путешественник стремился. «Дорога для меня была очень приятна, — вспоминает грузинский путешественник, — потому что в продолжение оной видел я множество различных народов, как-то: Калмыков, Киргизцев, Козаков (казахов. — Авт.)…»
Данибегашвили почти дома. Еще немного…
В Семипалатинске Данибегашвили уже ждали. «Из Семипалата 7 дней ехал я на почтовых лошадях до Омской крепости, где я удостоился видеть почтенную особу генерала Глазенапа…» Отсюда Данибегашвили отправился на Макарьевскую ярмарку (несомненно, за годы путешествия он не забывал и о своих торговых делах) и дальше — в Москву.
А через два года он сам (по его словам) перевел на русский язык рукопись своего путешествия и издал ее в Москве с помощью известных в Москве людей, к числу которых принадлежал, например, «ординарный профессор и кавалер Иван Двигубский».
Вот и все о путешествии. Дальше начинаются загадки.
3
Вопрос первый: Почему грузинский царь дарит большую деревню армянскому купцу, живущему в Мадрасе, и посылает доверенного человека передать ему дарственную?
Вопрос второй: Кто такой Рафаил Данибегашвили? Когда он ездил в Индию и зачем? Почему не вернулся в Грузию?