Д. З. Вы на удивление любите и чувствуете Москву. Я сама родилась и выросла в Москве. Но это – своеобразный город. Все, кто вырос в Санкт-Петербурге, его воспевают, не могут без него жить, безумно его любят. А Москва редко кому открывается своей трогательной, очаровательной стороной. Что для вас значит Москва и как вы, любя этот город, смогли без него прожить так много лет?
В. П. Не понимаю как, действительно. Но знаете, я ее увез с собой за пазухой – ту Москву, которую люблю. Прага – прекрасный город, который я очень люблю. Я благодарен ему, что он меня приютил и принял. Но у меня нет ни единого изображения Праги. Ни единого. Я вообще не рисую город. А если это какие-нибудь жанровые сцены или даже, допустим, просто кусочек окна и за ним какой-нибудь домик, – то это всегда Москва.
Поскольку я родился в Замоскворечье, то для меня Москва видится оттуда. Силуэт высотного здания на Котельнической набережной, который я видел каждый день, когда ходил в школу, есть во многих моих картинах, он все время где-то вылезает. Так что это, конечно, моя родина. Я в последние годы редко бываю в Москве, но очень счастлив, когда приезжаю. Я встречаюсь с людьми, которые здесь живут, и они жалуются на то, что Москва уничтожается, сносятся старые дома. Я об этом знаю, я это вижу. Но я реагирую на этот воздух, на этот свет московский. И он все время тот же самый. И я счастлив.
Я приехал и застал три солнечных дня. Это такой божественный свет, такое высокое небо, которого нет ни в одной столице Европы. И моя жена, которая родилась в Праге и любит Европу, это подтвердила. Она говорит, что московское небо очень высокое. Такого неба нет нигде. И вот на эти вещи я реагирую. Это для меня самая драгоценная встреча, потому что это свет и небо моего детства. И я встречаю это снова, и я счастлив.
Д. З. На вас, конечно, большое влияние оказало то время, в котором вы родились. Потому что это время военное.
А. М. Да, время было не сказочное. Я родился в эвакуации, отец был на фронте, матушка приехала с семьей своей сестры, беременная мной на четвертом месяце. Дядюшка был направлен из Ленинграда. Он приехал в эвакуацию на Урал, в Свердловск, где я родился. Через какое-то время мы уже переехали в Челябинск, и там оставались до конца войны. Мой двоюродный брат до сих пор живет в Челябинске.
Но детство тем не менее было счастливое. Я был маленький. Фронт для меня тогда еще был далеко и на уровне игрушек. Потом Челябинск кончился, и через какое-то время за нами приехал отец. Как военному человеку ему пришлось с нами сначала жить где-то в Тбилиси, потом в Баку, а через Кавказ дорога лежала в Москву.
И все закончилось Москвой, городом, который я люблю, в котором я прожил всю жизнь. И в этом смысле, я считаю, мне повезло. Так что я не ощущал и не вспоминаю то время как время, когда я был лишен детства и внимания взрослых людей. Все было нормально, все было как всегда.
Но я помню тот дом в Челябинске, в котором мы жили. Где, повторяю, до сих пор, – адрес не изменился, – живет мой двоюродный брат со своей семьей. Я помню эту улицу. Помню этот громадный, как мне казалось, двор, где, видимо, со мной кто-то все-таки гулял, а через какое-то время я сам существовал. Потом, когда я приехал туда в зрелом возрасте, двор оказался значительно меньше. И дом не такой громадный. И пространство как-то сузилось.
А. К. Мне невероятно повезло с местом рождения, потому что это город необыкновенный. Меня не выпускали за границу. Только после крушения советской власти я стал ездить. Я уже был множество раз и в Амстердаме, и в Париже, и в Нью-Йорке, и в Лондоне, и где угодно. И лучше города я не знаю. Ну, может быть, только Венеция. И мне кажется, что мне удалось о нем что-то сказать.
Д. З. У вас замечательные стихи о Санкт-Петербурге. Даже есть отдельный сборник ваших стихов, вдохновленных этим городом. Но я очень люблю ваши детские стихи про реки. Там настолько проявляется Петербург, который весь в реках, в каналах!
Да, дети это понимают, ценят. Но и взрослые тоже. У меня есть стихотворение «Петербургские реки».