— Я вижу, за мной все-таки следили…
— А я вам уже второй раз говорю, что следить за вами нет никакого интереса. Вы проламываетесь сквозь тишину королевства, как бык через орешник. За вами такая тропа остается… Такие следы…
Рыцарь казался задумавшимся. Он уже никуда не торопился. Сел посвободнее, откинулся на спинку стула, посмотрел с прищуром:
— Я не вижу ваших глаз.
— А зачем вам мои глаза? Вы лучше вспомните о сторожке лесника. Вспомните паромщиков на переправе. Вот еще…
— Все-то вы знаете, везде-то вы были.
— Не все и не везде. И не я лично. Просто мне стало интересно: какой смысл? Зачем все это? Один мой помощник решил, что…
— Измена? Ну, вряд ли я могу изменить своему господину.
— Ну, а красоток малолетних там просто не было. Значит, не измена телесная, плотская, не измена политическая государственная. Но тогда — что?
— Но я, правда, всего лишь завернул в трактир, чтобы перекусить.
— И сразу после вашего визита трактир сгорел дотла.
— В гостинице я просто переночевал.
— Одни косточки среди угольев…
— Паромщики… Что, кстати, паромщики?
— Троих нашли ниже по течению. Упали неудачно в воду все трое и случайно утонули. Вот такая незадача. А где, кстати, четвертый? Их же четверо было? Сидеть!
Серый хлопнул ладонью по столу, а на плечи рыцаря, подобравшегося для прыжка, легли тяжелые ладони. Он хохотнул, напрягся, было, привставая с места, и снова упал на стул.
— Ну-ну, рыцарь Темного пламени, сэр Дрю. Мои помощники очень сильны. Очень-очень. Вырваться не получится. И оружие не поможет — вы уж не дергайтесь так, не мучайте сами себя. Итак, мы остановились на паромщиках. Где же все-таки четвертый? И насчет лесниковой дочки нам тоже интересно. Кстати, не она ли живет в мансарде у горшечника? Сидеть! Не то я прикажу вас связать. Это будет гораздо неприятнее, поверьте.
— Кто ты, тварь? Покажись, — рвался, извивался, теряя последние признаки принадлежности к человеческому роду, бывший рыцарь.
— Тварь — это ты. А мы храним спокойствие и порядок королевства, — откинув на спину капюшон, ответил спрашивающий. — Это мы наблюдаем за дорогами. Это мы выделяем места для кормления. Это мы приструнили черных монахов. Это мы, а не ты и такие как ты храним традиции. И это мы принимаем решения.
— Ты — наш! — как выплюнул.
— Нет, это ты — наш, сэр Дрю. Вернее, был наш, пока не обезумел от крови. И теперь ты умрешь на рассвете, как это и положено по нашим законам. По законам нашего королевства. И все будут смотреть, как ты будешь корчиться с первыми лучами солнца, прикованный за ноги и руки к крепостной стене. И вот это король узнает быстро, уже сегодня. Увидит, как умирают дикие вампиры, бывшие честные рыцари. И поймет еще раз, насколько же нужна наша служба. И снова поощрит нас своим доверием.
Он помолчал, подвигал массивной челюстью, которая, кажется, не принадлежала этому сухому лицу.
— Вяжите его, братцы. До рассвета у нас всего четыре часа, а есть еще несколько адресов, куда стоит заглянуть. Кстати, и к горшечнику этому…
Граница
Гармат отсчитал сколько-то шагов. Всем было видно, что он считает, но сколько — не понятно. Он встал на пригорке, где с одной стороны заканчивался лесной массив и потом большой зеленый луг, а с другой — желтые дюны, переходящие потом в какое-то подобие выжженной солнцем степи, откуда пахнуло полынью, и густо зазвенели кузнечики.
— Здесь. Вбивай.
Дружинник сбросил с плеч вязанку кольев, выбрал один и вогнал его в землю у загнутых носков сапогов командира.
Пока кол забивался и укреплялся приваленными вокруг камнями, Гармат огляделся вокруг, посмотрел на небо, прикинул расположение солнца, и начал считать дальше, в сторону, как раз между песком и травой.
— Здесь. Вбивай здесь.
За ними вдоль границы зеленого и серо-желтого тянулся ряд белых ошкуренных кольев.
…
— И быть, тебе, Гармат, первым пограничником нашего лесного государства. Первым и потому самым лучшим, Гармат! Цени доверие.
— Благодарю, князь, — упал на колено Гармат. — Высока честь!
— А что там делать — это тайный дьяк объяснит. Ты теперь с ним будешь связываться. От него и ко мне новости с границы придут. И всему народу — тоже.
…
Тайный носил колпак из темного холста с дырками для дыхания и для глаз. Узнать его было нельзя. И это правильно, подумал Гармат. Если тебя знают в лицо — какая же тут тайна? Тогда никакой тайности не будет. А нет тайны — нет страха. Без страха же многие прожить просто не могут.
— Ну, что молчишь, пограничник?