Это все было правильно и совершенно логично. Но почему его охватило такое волнение в приемной тюрьмы?
Макс вышел из такси в самом начале Эбби-Роуд и без труда нашел кафе "Бинго-Бонго". Там он сел за столик и заказал себе ростбиф с кровью. Почти сразу к нему подсел очень толстый человек с тремя подбородками и свернутой "Дейли мейл" под мышкой.
- Ну что? - произнес он с типичным лондонским выговором.
- Завтра в то же время. Сослались на дезинфекцию.
Человек кивнул.
- Хорошо.
Английской резидентуре удалось добыть списки медицинского обследования заключенных Уормвуд-Скрабс за восемьдесят восьмой год. И реестр снабжения их одеждой в девяносто третьем. И ведомости на выдачу рождественских подарков в девяносто шестом.
Так сообщалось в донесениях Центру: "удалось добыть". На самом деле бумаги элементарно собрали на свалке, хотя для этого вначале потребовалось узнать - куда именно вывозят мусор из особорежимной тюрьмы. Впрочем, технология тут не имела значения. А вот то, что во всех трех списках отсутствовали фамилии Томпсонов - значение имело.
- Пива? - предложил толстяк.
На столе появились два огромных бокала темного портера с плотной густой пеной. Макс отхлебнул - во рту разлился аромат спелой ржи.
- Ваше здоровье.
Человек с тремя подбородками одним махом осушил бокал, поднялся и вышел.
Официант принес заказ и Макс неторопливо принялся за свой ростбиф, с удовольствием запивая сочное непрожаренное мясо ароматным пивом.
Макс вернулся в гостиницу около восьми часов. В коридоре он встретил ту самую женщину в свитере до колен, которая стояла с ним в окошечко за разрешением на свидание. Женщина отпирала номер напротив и приветливо улыбнулась Максу.
- Я слышала, вам не повезло, какая-то дурацкая дезинфекция, - сказала она. - А моего жениха отпустили на два дня. Сейчас он придет с друзьями, мы хотим немного повеселиться. Присоединяйтесь! Правда, мы будем рады!
- Спасибо, - ответил Макс. - Я переволновался, очень устал и у меня жутко разболелась голова. Сейчас я выпью снотворное и лягу спать.
Запершись в номере, он стал думать - чем вызвано такое радушие. Англичане очень сдержаны и неохотно идут на контакт. И у них не принято приглашать вот так, запросто, незнакомых людей. Правда, это специфический социальный слой... Как ведут себя родственники и друзья английских преступников, Макс не знал.
Вскоре за дверью послышался громкие голоса, музыка, пение. Шумная компания веселилась допоздна.
К двум часам ночи все напились вдрызг. Макс несколько раз просыпался, когда они футболили ногами дверь номера, называя его то Биллом, то Рэндалом, то Сьюзи. Так он восполнил пробел в своих знаниях - английский криминал ведет себя почти также, как русский. Хотя может, все это было хитроумной комбинацией "МИ-5".
Наутро Макс пораньше ушел из гостиницы, чтобы не встретить кого-нибудь из теплой компании. До девяти часов он гулял, потом съел омлет и овсянку с кофе в небольшом, очень чистеньком кафе, пролистал газеты. Поглазел, как работают реставраторы в обшитой лесами старой методистской церквушке.
Внезапно в голову пришла понравившаяся мысль и он заглянул в посудный магазин, бакалейную лавку, небольшой универмаг... Здесь, в ювелирном отделе он нашел то, что искал: карманные фляжки разного качества и размеров. Серебряные стоили от ста двадцати фунтов и были ему не по карману, поэтому пришлось довольствоваться изящно выгнутой стальной фляжкой, обтянутой коричневой кожей и с навинчивающейся крышкой-стаканчиком. Примерно такой, как у Веретнева, только красивей. В ближайшем баре он попросил налить в неё "Джонни Уокера", поместилось двести пятьдесят граммов, ещё пятьдесят он выпил одним глотком прямо из мерного стаканчика, расплатился и вышел на улицу, оставив хозяина в полнейшем недоумении.
В назначенное время Макс с букетом бархатистых темно-вишневых роз был в приемной тюрьмы.
Вчерашний служащий встретил его, как хорошего знакомого, извинился за доставленное беспокойство и без особого формализма выписал пропуск. Подлинной метрики не понадобилось, хватило и российского паспорта. Это свидетельствовало о том, что никто не собирается чинить ему препятствий.
- Пожалуйста, сэр, - клерк в сером протянул ему пропуск. - Вы можете пройти в комнату для кратких свиданий. По коридору налево. Мистера Томаса Томпсона приведут через несколько минут.
Максу показалось, что в глазах клерка пляшет неказенный интерес. Еще бы! К непризнавшимся русским шпионам прибыл сын с российским паспортом! На судебном процессе двадцать восемь лет назад, этот факт мог стать решающей уликой. Сейчас он не имел никакого практического значения.
У низкой дубовой двери рослый охранник отобрал пропуск, с удивлением осмотрел букет и внимательно рассмотрел каждую розу в отдельности, а самого Макса обследовал портативным металлоискателем.
- Что у вас здесь, сэр? - вытянутая рамка остановилась на уровне нагрудного кармана. Макс вынул фляжку, хотел отвернуть колпачок.
- Виски. Наверное, это запрещено?
Охранник пожал плечами.
- Мы не можем запретить вам пить виски, сэр. Проходите, пожалуйста.
В большой комнате Макс оказался один. Она была перегорожена от пола до потолка толстым синеватым стеклом. По обе стороны прозрачной преграды стояли столы и стулья, на столах лежали допотопного вида черные телефонные трубки. Ярко светили бестеневые ртутные лампы. Окон не было, толстые стены глушили все звуки, стояла абсолютная тишина.
Макс сел за стол ближе к середине комнаты и стал ждать. В противоположной стене имелась одна дверь, именно оттуда должен был появиться отец. Больше неоткуда. Сердце лихорадочно колотилось, по спине поползла капелька пота. И ладони вспотели, по детдомовской привычке Макс вытер их о брюки.
Дверь открылась, вошел какой-то человек, Макс подумал, что это сопровождающий отца охранник, но почему-то не в униформе, а в свободного покроя штанах, джинсовой рубахе и легких туфлях. Следом должен был появиться старый, раздавленный двадцативосьмилетним заточением узник, но дверь закрылась.
Вошедший был довольно высок, подтянут, с гибкой спортивной фигурой. Худощавое, с резкими чертами лицо, высокий, с залысинами лоб, волевой подбородок... Человек почему-то остановился у самой двери, как вкопанный, Макс обратил внимание на неестественность позы и определил, что незнакомец пребывает в крайнем напряжении...
Ожидающий взгляд Макса и ищущий взгляд вошедшего скрестились. Как загипнотизированный, Макс медленно поднялся со стула, распрямляясь во весь рост. Взгляд незнакомца обжигал, в нем была боль и страх, недоверие и настороженность, надежда и узнавание... Макс вдруг понял, что никакой это не незнакомец и не охранник, а человек с фотографии - его отец! Он не сильно и изменился: немного поседел, поубавилось волос, выпуклый лоб избороздили морщины, но общий облик не изменился, Макс помнил его именно таким, когда тот играл в теннис, гулял с ним вдоль реки, спасал в момент ареста... В сознании словно молния блеснула: вдруг Макс осознал, что подсознательно сличает отца не со статичным снимком, а с реальным живым человеком, который бегал с ракеткой по теннисному корту, водил его за руку по набережной Темзы, прятал, накрывая одеялом, за задним сиденьем потрепанного серого "Остина"... Он вспомнил детство!
Очевидно, сильнейший раздражитель прорвал блокаду сознания и детский подуровень всплыл из черного мрака, занимая место в памяти Макса Карданова.
- Папа! Папа! - кричал маленький мальчик в неприметной одежде, который только что пробежал разделившую их навсегда проклятую сводчатую арку проходного двора. - Почему ты не побежал со мной? Там же был дядя Леша, он бы увез нас вместе! И маму бы забрал тоже! Дядя Леша сильный, он нас любит!
Крик не проникал через бронированное стекло и подбежавший с той стороны человек тоже беззвучно раскрывал рот и отчаянно жестикулировал, подсказывая, что надо делать. Надо было взять тяжелую эбонитовую трубку. И Макс сделал это. Уже не пятилетний мальчик, нырнувший в сводчатую арку, а вынырнувший из неё двадцать восемь лет спустя серьезный мужчина. Только почему-то все лицо у него было залито слезами. Отец, который бросился тогда назад в отчаянной попытке задержать погоню хоть на минуту, тоже прижал холодный эбонит к уху. Но ничего не говорил. Глаза его влажно блестели, предательски подрагивали губы. Сделав заметное усилие над собой, он сжал их в твердую складку.