Теперь Эдварду предстояло доказать свою меткость, и тут он обнаружил, сколь серьезно молодые нагианцы относятся к метанию копий. Один из них отошел шагов на тридцать вперед, повернулся и стал ждать. Щит закрывал его от плеч почти до колен, но даже так слишком большая часть его тела оставалась незащищенной. Наконечник копья не был наточен до идеальной остроты, но и так вполне мог проткнуть кого угодно.
– Я не буду целиться в такую мишень!
Разрисованные синим лица вдруг снова сделались угрожающими, а круг воинов, казалось, плотнее сомкнулся вокруг него.
– Я не привык к таким копьям, как ваши! – возмутился он.
– Ты так силен, что Гопенум не отразит твой удар?
– Я не это хотел сказать. Будет несправедливо целить в него, пока я не потренируюсь еще!
– Совершенно справедливо, – возразил Прат’ан. – Это очень простой бросок. Ты кидаешь в щит Гопенума Мясника. Потом он кидает в твой. Кидай, Д’вард!
Гм! Так, значит?
– Все равно это несправедливо. Он рискует больше, чем я.
Это вызвало новые ожесточенные споры. Неужели тут, в Нагвейле, они никогда не сидят? Живую мишень тоже позвали посовещаться, но в конце концов все осталось по-прежнему. Эдвард попросил Гопенума стать поближе, что было ошибкой, ибо прозвучало как сомнение в его, Гопенума, храбрости. Разумеется, Гопенум тут же встал еще дальше, чем прежде. Нет, ей-богу, они все правда считали, что это простой бросок.
К счастью, погода стояла безветренная. Вытирая вспотевшую ладонь о рубаху, Эдвард оценивал ситуацию. Его блеф обернулся против него. Только невероятное везение позволит ему попасть в этот щит, но даже тогда от него запросто могут потребовать повторить бросок. Возможно, Гопенум и отобьет копье, ведь они наверняка упражняются не только с копьями, но и со щитами, но Эдвард не мог рисковать. Лучше промазать и проиграть, чем…
В щит он не попал. Его копье пролетело в трех футах над головой Гопенума, но даже так это было на ярд ниже, чем он хотел. Зрители разразились ехидным смехом. Их речь снова сделалась совершенно непонятной.
Там, в поле, Гопенум Мясник подобрал копье и приготовился к броску.
Зрители отступили на пару шагов – возможно, только для того, чтобы бросающий лучше видел свою цель. В том, что Гопенум не промахнется, никто не сомневался.
Эдвард огляделся в поисках места, где можно было бы спрятаться, и, разумеется, такового не оказалось. Единственным населенным пунктом в поле его зрения была расползшаяся по равнине деревня. За рекой пустынная равнина тянулась до самого подножия гор, дрожащих в жарком мареве, а за ними виднелась серая стена Нагволла. В лучшем случае его выгонят умирать от голода и жажды. В худшем – используют в качестве учебного пособия при метании копий.
Наверное, лучше было бы назваться странствующим книжником. Тогда бы его приняли за шпиона, но, возможно, позволили бы переночевать, прежде чем выставить взашей. Он все поставил на карту и проиграл.
Он опустил щит к ногам. Верхний край закрывал ему бедра, оставляя остальную часть тела на виду. Он выпрямился и сложил руки.
– Что ты делаешь, чужеземец? – удивился Прат’ан.
– Жду Гопенума.
Цель не изменилась, только теперь ее живая часть не могла ни уклониться, ни двинуться, чтобы отбить копье. Эдвард ощутил странное покалывание; он понял, что это прикосновение маны. В конце концов ничто не производит на этих воинов такого впечатления, как отвага. Он никогда не считал себя особенно храбрым – точнее сказать, он и не сомневался, что это не так. Но позволить им над собой смеяться? Ну уж нет – пусть даже он сам виноват, что оказался в этом дурацком положении. Ну что ж, он произвел на них впечатление.
Кто-то выкрикнул объяснения для Гопенума Мясника.
Гопенум поколебался, потом поднял копье. Он покачал его в руке несколько раз, примериваясь к броску. Эдвард надеялся, что тот не промахнется.
Он ощутил порыв страха, когда копье взвилось в воздух. Оно ударило в самый край щита, отбросив его в сторону. Даже так ему показалось, будто его лягнули в колено. Он чуть не упал. Взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие, он гадал, переломало бы ему ноги при прямом попадании или нет. Гопенум или промахнулся, или нарочно целил чуть в сторону. Острие пробило и кожу, и дерево – о такой возможности Эдвард и не подумал.
Зрители разразились одобрительными возгласами и подбежали похлопать его по спине. Их восхищение захлестнуло его волной маны. Чьи-то руки с готовностью протягивали ему копье и щит. Гопенум ждал нового броска. Что, снова?
О черт! Теперь-то уж он не промахнется! Слишком разгоряченный, чтобы обождать и все продумать, Эдвард отвел руку назад, сделал шаг вперед и изо всей силы метнул. Он не знал, сколько маны ушло в его руку, а сколько – в снаряд. Скорее всего он использовал ее все-таки на себя самого, ведь воздействие на материальные объекты требует куда большей энергии. Он ощутил внезапный упадок сил, утечку маны – ну в точности, как тогда, когда он исцелил отчаяние Дольма Актера. И снова результат поразил его. Копье описало в воздухе пологую кривую, напоминавшую скорее траекторию полета стрелы. Гопенуму не пришлось даже подвигать щит – ни на дюйм, а может быть, он просто не успел отреагировать. Копье ударило точно в середину. Удар опрокинул его на спину – копье торчало из щита вертикально вверх. Зрители разразились восторженными воплями, и Эдвард почувствовал – мана возвращается к нему в еще большем количестве. Ну и дела!
Зато честь его теперь не подвергалась сомнению. Гопенум подбежал к нему, чтобы обнять и поздравить. За этим последовало еще больше смеха и пожатий плеча. Потом весь отряд отправился к себе в казарму как следует обсудить все за кружкой теплого пива. Наконец-то гость смог сесть и вытянуть ноги.
Казармы представляли собой длинное здание из ивового плетня и камыша, абсолютно пустое внутри. В самом деле, зачем шкафы, если вся одежда сводится к набедренной повязке? На чем может спать настоящий воин, как не на голой земле, подложив под голову щит вместо подушки?
Конечно, здешняя культура строилась не совсем так, как в Кении, но сходство было налицо. Например, эта сельская молодежь. У них не было избранных вождей, ибо все решалось на основе согласия, хотя некоторых уважали больше, чем других, и к их мнению прислушивались. Они с детства росли вместе. Через сорок лет те, кто останется жив, все еще будут вместе, но тогда они перейдут в другую возрастную группу с другими обязанностями. Еще имелась категория старших воинов, года на три-четыре постарше, и еще одна – подростков – желтолицых бойскаутов, тех, что оспаривали права собственности на незнакомца. Эти были помоложе.
Новичка допросили – довольно дотошно, ибо любому путешественнику в Вейлах автоматически приписывается шпионаж в чью-либо пользу, возможно, даже на нескольких хозяев. Он не обмолвился о Службе, поскольку она явно не пользовалась здесь любовью. Он снова назвался уроженцем Ринувейла, выбрав вейл подальше отсюда. Ага, сказали они, Рину находится под ниолийским владычеством, значит, он ниолийский шпион, верно? Нет, он странствует, потому что ему хочется повидать мир. Все сочли этот ответ весьма малоубедительным. Как же он тогда заработает денег, чтобы купить жену?
Потребовалось еще немало пива и оживленных споров, чтобы молодые воины наконец решили: Д’вард Копьеметатель вполне достоин занять место среди них. Все равно Ниол расположен слишком далеко, чтобы о нем тревожиться. Ему выдали кожаную повязку, забрав при этом башмаки; возможно, они пошли в уплату. Двое из его новоявленных братьев принесли краску и принялись раскрашивать его лицо, терпеливо объясняя значение и смысл каждой черточки. Синие копья и щиты посвящались Ольфаан Детине – синий цвет вообще символизировал Деву. Черные черепа означали, что они служат Зэцу и не боятся его. Два желтых треугольника и лягушка свидетельствовали о верности Юноше. Синий серп, рука и улитка посвящались другим ипостасям Астины. Маленький белый луч служил напоминанием о Висеке. Красного цвета не было вообще, ибо все они пока оставались девственниками. Зеленый молот посвящался Мужу и приносил силу, и все в том же духе.