– И что вы больше не вернетесь туда!
– Более того… – Еще всхлип. – О Боже! Ну почему у меня из глаз так течет?! – Он торопливо потянулся за сигаретой.
Человек постарше повернул голову:
– Знаете ли, вам еще повезло! Я видел многих в куда более страшном виде.
Смедли поморщился:
– Сказали бы вы это моему старику.
– Это правда, – мягко произнес Джонс. – Бывает куда как хуже. И если хотите, я скажу об этом вашему отцу.
– Ох, черт, нет! Пусть себе думает о сыне как о сопляке с трясущимися поджилками. Чертовски здорово с вашей стороны вот так приехать, Джинджер. Вы что, все выходные мотаетесь по Англии, починяя обломки вроде меня?
– Я просто свидетельствую свое почтение. И… нет, не каждый выходной.
– Готов поспорить, почти все. – Смедли выпустил длинную струю дыма, потом провел по щеке пустым рукавом. Похоже, о войне он выговорился, что уже было хорошим знаком. – Джинджер…
– Гм?
– Э-э… Так, ничего.
Нет, это не ничего. Подобный дурацкий обмен пустыми фразами происходил уже не в первый раз за последние два часа. Смедли явно хотел что-то сказать, но не решался.
Джонс посмотрел на часы. Ему никак нельзя было опаздывать на автобус. Он не знал, о чем бы еще поговорить. Одна тема, которой он научился не касаться, была патриотизм. Другая – фельдмаршал сэр Дуглас Хейг.
– Ну а вообще как дела? – пробормотал Смедли.
– Не так уж плохо. Правда, цены на продукты устрашающие. И нигде не найти работников или слуг.
– А что воздушные налеты?
– Народ жалуется, но, в общем, терпимо.
Смедли смерил собеседника взглядом, пронзительным, как у ястреба.
– Как, по-вашему, идет война?
– Трудно сказать. Газеты, конечно же, проходят цензуру. В них пишут, что немцы выдыхаются. Полная потеря боевого духа.
– Вздор.
– О… Ну, до нас в Фэллоу слухи не доходят. Слава Богу, американцы вступили.
– Так они же в Америке! – фыркнул Смедли. – Сколько им еще понадобится, чтобы сформировать армию и переправить ее во Францию – если их прежде не потопят подлодки? И русские вышли из игры! Ну, практически вышли. Это вы знаете?
Джонс неодобрительно хмыкнул. Если боши разделаются с русскими до прибытия янки, война проиграна. Это понимали все. Просто никто не произносил этого вслух.
– Вы не помните ученика по фамилии Стрингер? Давно, еще до меня.
– Большой Стрингер или Маленький Стрингер? – усмехнулся учитель.
– Не знаю. Врач.
– Значит, Маленький Стрингер. А его брат – генерал или что-то в этом роде.
– Он попадался мне здесь. Я узнал школьный галстук.
– Точно, хирург. Да, я знаю его. Он в совете попечителей. Приезжает к нам по торжественным дням.
Смедли кивнул, глядя на удлинившиеся тени в саду. Он с ожесточением затянулся сигаретой. Джонс подумал, не прорвется ли сейчас то невысказанное, что бы это ни было. И это не замедлило случиться.
– Скажите мне кое-что, Джинджер. Когда разразилась война, я был в Париже, помните? Мы с Эдвардом Экзетером направлялись тогда на Крит. Вернулись домой из Парижа за несколько дней до того, как прорвали оборону.
– Я помню, – ответил Джонс, внезапно напрягшись. – Доктор Гиббс и другие так и не вернулись, если вас интересует именно это. Я до сих пор не знаю, что с ними случилось.
– Интернированы?
– Надеюсь, что так, но пока о них ни слуху ни духу.
Смедли мотнул головой, показывая, что тема закрыта. Он продолжал смотреть прямо перед собой.
– Черт! Нет, меня интересовал Экзетер. Мы простились на Виктории. Я отправился домой, в Чичестер. Эдвард собирался в Грейфрайерз, пожить у Боджли, но он хотел послать телеграмму или что-то в этом роде. Я спешил – опаздывал на поезд. А затем к нам в дом заявился коп и стал задавать вопросы.
Он повернулся и посмотрел на Джонса тем же совиным взглядом, какой был у него в детстве. Он всегда был застенчивым тихоней, Смедли, – не из тех, от кого ожидают, что он станет героем и заслужит все эти ленты. Впрочем, война превратила в героев тысячи таких мальчиков. Миллионы.
– Молодого Боджли убили, – сказал Джонс.
– Я знаю. И похоже, они решили, что это сделал Экзетер.
– Я не верил в это тогда и не верю сейчас!
– Черт, какими наивными мы тогда были… только-только из школы. Мы считали себя обходительнейшими юношами в мире… – Голос дрогнул, потом снова окреп. – Да, но ведь старину Волынку ударили ножом в спину?
Джонс кивнул.
Смедли улыбнулся, по-настоящему улыбнулся, второй раз за этот вечер.
– Вот! Вот и ответ на вопрос, не так ли? Экзетер никогда бы не нанес удара в спину. Он просто не мог ударить в спину! Не способен! – Он раскурил новую сигарету от окурка.
– Я согласен, – сказал Джонс. – Ни на что такое он не способен – ни на удар в спину, ни на убийство друга. Апперкот в челюсть – да. Даже внезапный приступ бешенства. Это может случиться с… Но удар в спину абсолютно доказывает его невиновность.
– Чертова чушь, – пробормотал молодой человек.
– Даже миссис Боджли отказалась верить в то, что он убил ее сына.
Совиный взгляд угрожающе нахмурился.
– Тогда что случилось? Он бежал?
– Он исчез. Абсолютно. С тех пор его не видели.
– Ну, продолжайте же, старина! – Внезапно на месте жалкого инвалида-невротика оказался властный молодой офицер.
Джонс вздрогнул, как самый последний новобранец, радуясь такому превращению.
– Это загадка. Он просто исчез. Был объявлен розыск, но о нем с тех пор даже не слышали. Ну конечно, тогда было не до этого – начало войны и все такое.
Все это уже явно не было новостью для Смедли. Он нетерпеливо нахмурился, словно новобранец ему попался тупее обычного.
– Коп сказал тогда, что у него сломана нога.
– Правая нога совсем размозжена.
– Значит, кто-то помог ему? Как иначе?
Джонс пожал плечами:
– Не иначе архангел. Или человек-невидимка. Все это так и осталось неизвестным.
– И вы верите в то, что все это было подстроено? И сейчас? Вы ведь верите в это, Джинджер?
Джонс кивнул, гадая, что скрывается за этой внезапной горячностью. После всего, что прошел этот мальчик, какое ему дело до вины или невиновности школьного приятеля? Почему повидавшего столько смертей так волнует та давняя смерть? Все это случилось три года назад. Все это было в другом мире, в мире, ушедшем навсегда, расстрелянном в грязи Фландрии.
После минутной вспышки Смедли, казалось, обессилел. Он облокотился на колени, потянулся за сигаретой пустым рукавом и чертыхнулся сквозь зубы.
Джонс ждал, хоть ему и пора было скоро на автобус, если, конечно, он хотел добраться до постели сегодня. А постели ему не видать, если он не выберется из города. Найти ночлег в Лондоне в те дни было невозможно.
– Почему?
– Не знаю, – пробормотал Смедли. Казалось, он занят подсчетом окурков, валявшихся у его ног.
Что за чушь! Должен же человек снять груз, гнетущий его душу. Ладно, в конце концов не за этим ли Джонс приехал? Он скрестил ноги и сел поудобнее, приготовившись ждать. Ему и раньше приходилось спать на лавках в станционных залах ожидания. Поспит и еще.
– Они называют это контузией, – произнес его собеседник, обращаясь к блюдцам на подносе, медленно, словно выдавливая из себя слова. – Боевой шок. Расстройство психики. Слезы, понимаете? Тик на лице? Зрительные галлюцинации?
– Может быть. А может быть, и нет. Надо же верить во что-то.
– Здесь полно парней куда тяжелее меня, поймите. – Смедли ткнул пальцем за левое плечо. – Эту палату называют моргом. Западное крыло. Некоторые не помнят, кто они. Или им кажется, что они не иначе как чертов герцог Веллингтон. Все симулянты и мошенники.
– Сильно в этом сомневаюсь.
Смедли поднял глаза, и лицо его жалко исказилось. Сердце Джонса начало колотиться оглушительнее всех орудий на Западном фронте.
– Ну и что?
– Есть там один, которого называют Джон Третий. У них есть и Джон Второй, а раньше был еще и Джон Первый. Имя и звание неизвестны. Не говорит. Не может или не хочет сказать, кто он или какой части.
Джонс глубоко вдохнул холодный вечерний воздух.