Кое-как, спустя мысленную исповедь и казнь, я нашла в себе силы покинуть туалет.
Вернувшись в комнату, которая по всей видимости и станет моей усыпальницей, я вновь влезла на кровать. Сознательно отказавшись от просмотра телевизора, я сжалась, скрутилась, съежилась в малюсенький комочек и уснула.
Мне вновь приснился сон в котором я падала…
* * * * *
Приблизительно в таком режиме прошел месяц.
Большее количество времени я спала. Изредка меня выгуливали, как собачонку, поочередно – Тома – Федор, Федор – Тома. Практически каждый день блевала, и с каждым днем чувствовала себя слабее.
Спасибо доктору. Павел Олегович не обманул, он каждый Божий день радовал меня своим присутствием. Живое общение посещало меня вместе с Павлом Олеговичем.
Вечно занятый Федор и ежедневно контролировавшая ремонт в своей квартире Тома, большее количество времени проводили где угодно, только не дома. Они избегали меня. Возможно, им больно на меня смотреть. Возможно, у них действительно очень важные дела. В любом случае, не за что было на них обижаться – вымыта, одета, накормлена, выгуляна. Их вина была лишь в том, что они слишком меня любили, а поэтому им приходилось страдать ежедневно глядя на то, что от меня осталось.
- Павел Олегович, скажите, только честно. Долго мне еще мучиться?
- Александра, извините меня, конечно, но не стоит задавать глупые вопросы, чтобы не получить – глупые ответы.
- А почему вы считаете мой вопрос глупым? Он вполне естественен.
- Он не естественен в вашем возрасте. Вы проживете долгую, а главное – счастливую, жизнь.
Хотя я прекрасно понимала, что доктор мне нагло врет, но мне так нравилось это слышать.
- А мне почему-то в последнее время кажется, что моя «счастливая жизнь» уже в прошлом.
- Да вы еще не жили, чтобы говорить о подобном. Все у вас впереди.
Безумная задышка и колики внутри всего организма, отчетливо давали понять, что доктор все же врет.
- Александра, вам плохо?
- А вот теперь, ваш вопрос звучит глупо – мне все время плохо.
Сквозь неимоверную боль, я рассмеялась.
- Ну ведь если вы смеетесь, значит, не так уж все и плохо. Правда ведь?
Это милое, доброе лицо Павла Олеговича, одно из немногих, которое я буду вспоминать даже на том свете. Оно излучает добро. Оно пропитано заботой и лаской. А его серые глаза… пожалуй это вторые серые глаза в моей жизни, которые вызывают во мне такие теплые чувства. Глядеть в них одно удовольствие, в них нет жалости и отчаяния, которые излучают взгляды Томы и Федора, они полны надежды и решимости.
Умирать совершенно не хочется, но…
В таком режиме заканчивался год. На улице все было укрыто белым покрывалом. Народ торопливо носился с елками. Пришло то время, когда кроме панорамы за окном и телевизора, я больше не могла себе ничего позволить.
Каждый раз, когда меня усаживали в инвалидное кресло, таская, как кусок д…., мне казалось, что с меня живьем сдирают кожу. Любое физическое прикосновение, доводило меня до истерики. Желая оградить себя хотя-бы от этой боли, я добровольно отказалась от улицы. Даже мой домашний путь с каждым днем становился все короче.
Со временем моя комната стала универсальной: кухня – ванная – туалет – спортзал. Без острой надобности я редко покидала стены своей крепости, но иногда, преодолевая саму себя, я двигалась в заданном направлении не без помощи ненавистных ходунков.
- Как ты думаешь, Шуруп действительно ничего не замечает?
«Разогнавшись» на кухню, я осторожно развернулась в другом направлении.
- Томочка, ей сейчас не до этого.
- Я понимаю, но ведь я заметно поправилась.
- А она заметно истощала, а поэтому до твоего внешнего вида ей точно нет дела.
- Ты так говоришь, словно я виновата в ее нынешнем положении. Мы ведь все равно ничего не можем с этим поделать, как-то помочь, повлиять на ситуацию. Мне безумно ее жаль, но ведь кто-то умирает, а кто-то рождается. Жизнь так устроена и так всегда было, есть и будет. Знаешь, мне даже иногда кажется, что у меня обязательно родится дочь, в которую вселится душа Шуры.
Мое измученное сердце набирало бешенный ритм. Стоять, я практически не могла, всем телом повисши на несчастных ходунках я вслушивалась в каждое слово.
Как Тома может говорить о подобном, мечтать? Как она смеет меня хоронить раньше времени, ведь никто не знает, сколько ему дано пусть не прожить, просуществовать? Как она может быть настолько жестокой? Хотя… Становится понятным – почему она так редко радовала меня своим обществом. Ну что ж, Бог ей судья.
- Как ты можешь так говорить?
- В смысле?
- Что ты себе присваиваешь все заслуги – у нас.
- Что у нас?
- Дочь родится у нас, а не у тебя. Боюсь без моего прямого участия, у тебя ничего бы не получилось.
- Подумаешь. Обидели мышку…
Дальше прозвучал смешок и звук поцелуя.
Тело обмякло. Дыхание застыло. Сердце остановилось. Ходунки больше не могли помочь.
Я прекрасно осознавала, что падаю, так же прекрасно, как и то, что Федор совсем скоро станет отцом.
В голове все смешалось. На несколько минут мне показалось, что душа, покинула мое тело. Я слышала, испуганные возгласы Феди и Тамары. Я чувствовала на своих щеках удары. Я слышала, как Тома вызывала скорую помощь и в последний раз в своей жизни почувствовала губы мужа на своих, вот только это не был страстный поцелуй, это было искусственное дыхание.
Часть вторая Настоящее
«Думаешь – плакать буду,
Буду молить – вернись!
Нет! Запомни мой милый –
На плаче, не строится жизнь».
(автор неизвестен)
Несколько минут, с высоты птичьего полета я наблюдала за всем происходящим. У меня наконец-то ничего не болело. Мне впервые за долгое время было легко и хорошо. Мне даже было смешно, наблюдать за паникой, вокруг самой себя. Я наблюдала за происходящим со стороны и была совершенно счастлива, но это продлилось не долго.
Темнота. Боль. Противный писк больничной аппаратуры, первая мысль – Вернули, все’ вернули.
- Александра, вы меня слышите? Александра… Саша?
В знак положительного ответа я моргнула ресницами.
- Слава Богу! Что ж вы нас так напугали. Александра, когда я пророчил вам долгую и счастливую жизнь я точно не имел ввиду загробную. Вы нам еще здесь нужны.
Слушая доктора, мне так и хотелось прокричать – Кому я здесь нужна?!!!!
Загробная жизнь, именно то, что мне сейчас нужно. Только она избавит меня от физической и душевной боли. Может хоть на том свете начнется именно жизнь, а не мучительное существование. Боль – то что олицетворяет целиком и полностью мою так называемую нынешнюю жизнь. Боль, и ничего кроме, а всего несколько минут назад я ее не ощущала, и это было сказочным ощущением.
У вас когда-нибудь болели кости? Нет, не при переломах или к перемене погоде, или еще по какой причине. По настоящему, так, что вам хотелось самостоятельно избавиться от них, вырвав живьем их из кожи. Болели? Думаю – нет. А у меня – да. Что уж говорить обо всех остальных моих органах. Даже своим «друзьям», которые у меня появились всего несколько часов назад, я не желаю испытать когда-нибудь такую боль. А они сделали все, для того, чтобы к физическим мукам прибавились еще и душевные.
Сейчас, лежа в больничной палате мне безумно хотелось вырвать из груди сердце, душу, глаза и оглохнуть. Мне больше не хочется жить, дышать, видеть и слышать.
Господи, ну почему ты не лишил меня слуха? Почему я услышала то, что услышала? Зачем ты издеваешься надо мной?
Дьявол, если все же это твои проделки, то зачем? Я и так попаду к тебе, я это точно знаю.
- Зачем?
- Что, простите?
- Зачем вы меня вернули с того света?
Я невнятно, но старательно задала мучивший меня вопрос. Павлу Олеговичу пришлось наклониться к моему рту практически вплотную, чтобы понять сказанное.
- Что значит «зачем»? Александра, прекращайте. Вам нужно бороться. Вам никак нельзя сдаваться. Если вы меня слышите, то моргните. – Доктор на мгновенье замолчал, а убедившись в том, что я его слушаю, продолжил. – Александра, вам нельзя сдаваться. Я буду повторять это до тех пор, пока вы меня не услышите. Не думайте о прошлом, не старайтесь заглянуть в будущее. Не анализируйте, не взвешивайте «за» и «против». Подумайте о том, что если вы появились на этом свете, значит это кому-то нужно. Я сразу-же могу дать ответ на это – нужно Вам.