— Неужели на записи запечатлен печатный станок в работе? — с чисто профессиональным интересом поинтересовался представитель Бюро по гравировке и печати.
— Вы частично правы, — с едва заметной улыбкой ответил Броуди, — станок на ней действительно запечатлен. Но, увы, в зачехленном виде. Зато вам предоставляется уникальная возможность не только увидеть его создателя, но и послушать его рассказ…
— Этот русский мастер говорит на английском? — удивился Скотт.
— Возможно, — подтвердил Броуди. — Это ведь не рядовой мастер! Но на записи, к сожалению, нам его придется слушать в основном с помощью синхронного перевода. До недавнего времени этот человек… Вы мне не поверите, господа! До недавнего времени он возглавлял один русский банк. Банкир-фальшивомонетчик! Его имя… Мы пока не знаем его подлинного имени. Но в русских финансовых кругах этот человек был известен под фамилией… — Сэм Броуди не успел договорить, так как на мониторе вместо доллара появилась совершенно другая картинка, которая, как только все сосредоточили на ней свое внимание, «ожила».
Человек в огромных черных очках, закрывающих чуть ли не половину его лица, крепил на треноге видеокамеру, что можно было понять по спонтанным, прыгающим кадрам, случайно снимаемым той. Справившись с этим делом, он выключил и нажал вновь кнопку съемки, после чего, не торопясь, прошел к таинственному устройству, напоминающему заводской станок, накрытому белым покрывалом. Возле этой загадочной машины стояло кресло, в которое он, придержав стрелки брюк, и сел, оказавшись точно перед камерой. Пару раз наигранно кашлянув, незнакомец начал говорить что-то на непонятном большинству сидевших за столом людей языке. Но тут же в наушниках, что украшали их головы, послышался мягкий, приятный голос переводчицы.
Правда, то ли речь героя записи была сложна, то ли переводчица не имела должного опыта, но она то и дело спотыкалась на некоторых фразах, словно затрудняясь подобрать нужный перевод какому-нибудь слову.
«Сергей Ашотович, Станислав Прокофьевич, доброго времени суток вам, господа! — официальным тоном начал этот человек. — Личность я непубличная, но надеюсь, что вы меня узнали даже несмотря на этот небольшой маскарад, — дотронулся он до своих очков. — До сего момента вы могли знать меня под именем Роберта Яновича Вакариса — главы “ОКО-банка”.
На прошлой неделе, если не забыли, вы купили его у меня за сущие копейки… Довольны? — усмехнулся бывший банкир. — Приобрели пустышку в золотой оправе…
Пардон, вы, должно быть, еще не в курсе. Политическая машина, которую я запустил, — Вакарис слегка повернул голову в сторону станка за своей спиной, словно данный агрегат и являлся той машиной, о которой он говорил, — работает не очень быстро. Зато надежно! По моим расчетам, запись этого моего монолога одновременно с вами просмотрят еще в паре инстанций… Ну, а потом, само собой, она появится и в интернете.
Так вот, о чем я хочу повести речь, господа…
Борьба за “ОКО-банк” завершена. Вы, видно, думаете, что выиграли эту партию. А как же! Все признаки победы налицо: банк теперь вроде бы ваш, старый его владелец, то бишь я, подписав все нужные бумаги, исчез в неизвестном направлении. Даже не пикнул!
Разумеется, иначе и быть не могло. Вы же из породы людей, воспитанных советской номенклатурой. Ну, а ко всему, надо признать, вы мастерски овладели такими банальными финансовыми инструментами, как: жестокость, лицемерие, жадность, подлость, ложь… Это ваши, так сказать, козыри. С ними вы выигрываете в любой игре.
Впрочем, еще раз извиняюсь. Я отвлекся.
Итак, господа, чтобы вы, наконец, поняли смысл этого моего видеообращения, предлагаю вам для начала перенестись примерно на четверть века назад. Жил тогда в неком провинциальном городке один простой советский фотограф по имени Борис Аркадьевич Кранц.
Вернее, не совсем простой. Даже можно сказать, талантливый. Короче, великий мастер! Когда с его фотосалона местный криминал потребовал дань, он решил заплатить им не деньгами, коих у него не имелось, а продукцией. Правда, несколько нестандартной. Он стал печатать для них крупные партии поддельных автобусных билетов. Билетики вышли на славу!
Ведь Кранц был уверен: для того, чтобы сделать точную копию чего-то, прежде всего, необходимо подойти к делу творчески. А творческому человеку штамповка не нужна. Ему более интересно не повторить чьи-то достижения, а, как минимум, превзойти их. Да не на шаг, а — как он писал в своем дневнике — на два, на три! Подобный эффект он называл “синдромом Данилы-мастера”… Впрочем, вряд ли вы читали Бажова!