— Не ожидала вас здесь увидеть. А где Селина?
— Герцогиня Архольд неважно себя чувствует и попросила меня вас встретить.
— Спасибо, но вы зря себя утруждали. Можно было прислать слугу.
— Я был по делам в столице, так что вы ничем мне не обязаны, госпожа Белфор, — спокойно отозвался он и перевёл взгляд на застывших за моей спиной родственниц. — Не представите меня?
— Конечно, — я повернулась. — Моя тётя баронесса Полин Ортек, её дочери Элодия и Делайн. Это Леонард Торнтон граф Элкиз.
— Граф, — мелодично произнесла Элодия, приседая перед мужчиной в реверансе.
Мне не надо было смотреть, чтобы понять, что кузина, наконец, нашла предмет обожания и, наверняка, мысленно уже примеряла на себе его титул. Что ж, они друг друга стоят.
— Прошу за мной. Слуги, — он кивнул двум мужчинам, которые стояли чуть в стороне, — погрузят ваши вещи.
— Мы вам так благодарны, граф, — защебетала Элодия, протискиваясь мимо меня. Девушка достала веер и принялась им обмахиваться. — Это так благородно, вы не оставили нас в беде, лично встретили. Поступок истинного мужчины.
Я шла чуть позади них, неотрывно смотря на прямую спину лорда.
«Что же ему нужно? Леонард Торнтон всегда из всего получал выгоду. А в чем причина тут? Что ему нужно сейчас?»
Глава Вторая
Родовой замок Архольдов производил колоссальное впечатление. Монументальное сооружение было выложено из серого камня, с толстыми стенами, узкими окошками и настоящими башенками с острыми шпилями и возвышалось над долиной, утопая в сочной зелени листвы, которая несмотря на жару еще сохранила яркость.
— Ох, Великая Мать, — потрясённо выдохнула тётя, не в силах отвести взгляд от здания.
Три часа пути от столицы до замка подходили к концу, и экипаж приближался к конечному пункту нашего путешествия.
— Хочу нарисовать, — прошептала Делайн, стиснув кулаки, которые лежали на коленях.
Я подалась вперёд, накрывая её руку своей ладонью и ободряюще сжала.
— Обязательно нарисуешь. Уверена, Селина покажет тебе много интересных мест. Она рассказывала о тайных ходах и чудесной аллее древних статуй.
Кузина шумно выдохнула и серые глаза засияли внутренним светом. Девушка обожала рисовать, и я всячески старалась поддерживать в ней эту страсть и стремление, покупая дорогие краски, холсты.
Элодия этого не понимала и считала пустой тратой средств, тех самых, которые мечтала спустить на свои тряпки. Но кто её спрашивал.
— Вы рисуете? — поинтересовался Торнтон.
Весь путь до замка он молчал, рассеяно слушая болтовню Элодии, которая, казалось, не затихала ни на минуту. Я даже подумала, что мужчина просто уснул с открытыми глазами. Но граф не только не спал, он даже прислушивался к нашему разговору.
— Да, рисую. Немного.
— Балуется, — отмахнулась её сестра, презрительно фыркнув.
— Делайн прекрасно рисует, — вмешалась тётушка. Её голос звучал мягко и немного виновато. — Не только акварель, которую так любят девушки. У неё отличные пейзажи, карандашные наброски, портреты.
— Портреты? — тёмная бровь удивлённо поползла вверх.
— Я бы и вас хотела нарисовать, — неожиданно пискнула девушка и еще больше смутилась.
— Делайн! — возмущенно вскрикнула Элодия. — Прошу прощения, граф, моя сестра не хотела вас оскорбить. Делайн, немедленно извинись перед милордом.
Я начала всерьёз думать о заклинании, когда Торнтон внезапно произнёс:
— Мой портрет? Вы каждого рисуете, леди Делайн?
— Нет. Просто ваши черты… и взгляд.
— Взгляд?
«Холодный, надменный, колючий и резкий».
— Хочется узнать, что за ним, — неожиданно серьёзно произнесла она.
«Разве за ним что-то есть?»
Я, забыв об осторожности, пристально взглянула на мужчину. И надо было ему в этот момент тоже повернуться ко мне. Короткий обмен взглядами, всего на два удара сердца, непонятное смущение и жар на щеках.
— Мы приехали, — сообщил мужчина и карета остановилась во внутреннем дворе замка.
Подошедший слуга помог нам спуститься. От долгой езды ныло тело, болела спина и сейчас больше всего хотелось принять ванную и полежать. Даже есть не хотелось, а просто отдохнуть.
Вблизи замок выглядел еще более огромным и внушительным. Но в то же время не казался громоздким или давящим. Он просто жил. Слуги спешили по своим делам, отовсюду слышались голоса, периодически раздавался тихий, искренний смех. Здесь никто не боялся подать голос и быть наказанным, и это чувствовалось.