— Почему Омрын так настаивал на торговле? — Элгар задал давно интересовавший его вопрос. — Даже без опасности попасть в засаду это был немалый риск. Мог просто налететь шторм и потопить все лодки.
Бывалый бродяга нахмурил густые брови, тронутые сединой.
— Я догадался почему, — ответил Умка. — Готовится большой поход на коряков. Чавчу нужно оружие, а сами коряки с ними торговать не станут. Знают, что вооружат себе на погибель. Оленеводы никогда не умели сами плести брони и всегда полагались в этом на сыроедов, с которыми вели торговлю через кавралинов. За то и поплатились.
Коряками звалось племя кочевников, живущих по соседству с чавчу. Богатство коряков не раз становилось поводом для войны.
— Значит, война будет не только с инук?
Умка кивнул.
— Сыроеды — мелочь, — он махнул рукой. — По крайней мере, чавчу так думают. Они всегда были далеки от наших бед, всегда считали себя важнее… Это будет последняя война, которую я увижу. Не верю, что при моей жизни еще раз соберется большая толпа.
Он привычно ткнул Элгара кулаком в плечо. Прикосновение сильной руки было надежным, крепким. Худощавого юношу восхищала эта сила, как восхищает людей все недоступное им. Умка явно хотел поболтать еще немного, и Элгар решил воспользоваться такой возможностью.
— В последний раз много воинов собиралось на войну с Якуниным?
— Да… — старик задумался. — Столько людей я никогда не видел. Мы шли на врага с копьями и луками, а они били по нам из пушек и ружей. Конечно, многие испугались и убежали, но я остался, и самые сильные мужчины нашего рода…
— Ты ведь и до этого видел такое оружие? Когда путешествовал на запад?
Умка был одним из немногих луораветлан, которые держали у себя дома ружья. Элгар не знал, как старику достались эти ценные трофеи, но не раз видел их, держал в руках и даже стрелял из них. Порох, впрочем, достать на севере было невозможно, поэтому ружья лежали в тайнике с небольшим запасом пуль.
— Хочешь послушать про теплые края? — ухмыльнулся бывший странник. — Ну, слушай, хотя я тебе уже не раз рассказывал. Чем дальше на запад или на юг, тем короче зима, а весна и лето — теплее и дольше.
Умка помолчал. Тени плясали по его жесткому лицу.
— Деревья там выше и на них растут плоды, сочнее и вкуснее всего, что я когда-либо пробовал.
Элгар попытался представить себе лес, где ветви высоких деревьев скрывают небо и солнечный свет, будто полог огромной яранги. Земли, которые никогда не знали снега и льда, где вода в море теплее, чем кружка чая, и на берегу круглый год слышны китовые песни.
— Почему… — юноша запнулся. — Если все так прекрасно, как ты рассказываешь — почему мы живем здесь?..
— На юге люди умирают и убивают, так же, как мы. — Нахмурился старик. — Якунин — тот был из теплой, очень теплой страны. Все люди вышли из огня…
— Разве таньги не потомки собак, которых прогнали наши предки? — удивился Элгар.
Умка рассмеялся.
— Так рассказывают в сказках, а сказки сочиняют о том, чего боятся, чтобы победить страх. Нет, все люди — и мы, и таньги — все вышли из огня.
Он резко провел рукой над пляшущими языками пламени.
— Это так же верно, как то, что кэле — дети льда. Огонь породил людей, поэтому мы теплые и боимся холода. Холод породил кэле, поэтому они ледяные и боятся огня.
Рука старика, уже медленнее, проплыла над очагом. Его лицо исказилось, и Элгар понял, что Умка намеренно обжег свою ладонь. Он будто хотел показать, что чувствует, а значит живет…
— Но огонь тоже ранит нас, — выдохнул старик и прошептал. — Мы горим.
Умка вспомнил, какой казни подвергли труп Якунина, чтобы умертвить его неприкаянный дух. Его закрепили на жерди и вертели над огнем, пока от тела не осталась лишь груда черного пепла.
— Ты знаешь названия всех месяцев, — продолжил Умка. — Сейчас начинается месяц воды. В этом году название подходящее, но обычно в это же время вся вода еще стоит замерзшей. Следующий месяц и вовсе называется «месяц рождения листьев». Даже в самые теплые годы листья рождаются куда позже… Ты понимаешь почему так?