Выбрать главу

Во-вторых, мне надо было остановиться возле святыни и помолиться.

В-третьих, я должна была побежать и погладить Дракона, большую белую собаку, жившую в цветочном магазине.

После всего этого я могла бежать на урок.

Кунико всегда ждала меня, чтобы отвести домой, и мне всегда очень нравилось возвращаться с ней.

Сначала мы шли в цветочный магазин, и я скармливала лакомство, данное мне мамой Сакагучи, Дракону. Потом я оглядывалась вокруг. Я любила цветы, потому что они напоминали мне маму. Девушка-продавщица позволяла мне взять один цветок за то, что я приносила лакомство собаке. Я благодарила ее и дарила цветок владелице продуктового магазина. Взамен она отрезала мне два кусочка дайшимаки, сладкого омлета с желе, чтобы я отнесла домой.

Дайшимаки было любимым лакомством тетушки Оима. Когда я гордо приносила ей пакетик, она всегда ласково улыбалась и делала вид, что удивлена. Каждый день. А потом она пела. Эту песню она всегда напевала, когда была довольна. Это был известный мотив: су-ису-ису-дара-дат-та-сура-сура-суй-суй-суй. Специально, чтобы запутать меня, она начинала местами фальшивить, а мне нужно было ее исправлять, прежде чем она съест дайшимаки. Потом я садилась рядом с ней и рассказывала обо всем, что произошло со мной за день.

В первый раз, когда мне нужно было идти в суд, я училась во втором классе. Мне было восемь лет. Я пошла со Старой Меани. Родители уже были там. Прежде чем меня могли удочерить, суд должен был удостовериться в том, что я хочу стать Ивасаки по своей свободной воле.

Я разрывалась между родителями и окия и не могла принять решение. Ситуация давила на меня, и я разрыдалась прямо в зале суда. Я все еще не была готова покинуть своих родных.

– Ребенок еще слишком мал, чтобы знать, чего он хочет, – сказал судья. – Мы должны подождать, пока девочка сможет принять решение.

Старая Меани отвела меня обратно в окия.

12

Моя жизнь вращалась вокруг Шимонзен, я старалась как можно больше времени проводить в школе. С каждым днем я все больше увлекалась танцами и страстно хотела стать действительно великой танцовщицей.

Однажды я пришла в Шимонзен и услышала, что старшая учительница уже с кем-то разговаривает. Я расстроилась, потому что любила приходить первой. Когда я вошла в комнату, то увидела немолодую, но очень красивую женщину. Было что-то величественное в том, как она себя держала, в гордой посадке головы. Я была заинтригована.

Старшая учительница велела мне присоединяться к уроку. Незнакомка поклонилась и поприветствовала меня. Старшая учительница учила нас танцу под названием «Волосы черного дерева». Мы репетировали его уже несколько раз. Женщина танцевала очень изящно. Поначалу я чувствовала себя немного напряженно, танцуя рядом с ней, но вскоре танец взял свое, и я полностью в нем растворилась.

Как всегда, старшая учительница критиковала мою работу. «Это слишком медленно, Мине-тян. Ускорь темп. У тебя вялые руки, напрягись». Но она ни слова не сказала той, другой женщине.

Когда мы закончили, старшая учительница представила меня ей. Ее звали Хан Такехара.

Мадам Такехара считалась одной из величайших танцовщиц своего поколения. Она была мастером нескольких разных школ, прославившихся тем, что они изобрели свои собственные стили и воплотили их в жизнь. Танцевать рядом с ней была большая честь для меня.

Еще с тех пор, когда я была маленькой, я любила наблюдать за опытными танцовщицами и старалась использовать любую возможность поучиться вместе с ними. Это было одной из причин, по которой я так много времени проводила в Шимонзен: туда приезжали танцовщицы со всей Японии, чтобы получить урок у иэмото. Некоторые женщины из тех, кого я встречала в те годы в Шимонзен, сейчас сами стали иэмото своих собственных школ. Конечно, я проводила огромное количество времени, наблюдая за учительницей Иноуэ и ее ученицам.

Спустя несколько месяцев после моего первого (провального) выступления, мне дали детскую роль в танце Оншукай, исполняемом в зимний период, когда я впервые выступала на сцене перед публикой. Следующей весной я танцевала Мияко Одори и продолжала выступать в детских ролях до тех пор, пока мне не исполнилось одиннадцать. Находиться на сцене было очень важно и полезно для меня, я приобретала опыт и уже чувствовала себя танцовщицей.

Не ставя меня в известность, тетушка Оима приглашала моих родителей на каждое выступление, и, насколько мне известно, они всегда приходили. У меня очень плохое боковое зрение, и я не могла разглядеть людей в зале, но каким-то образом всегда знала, что они там. Мое сердце, как и сердце любого другого маленького ребенка, кричало им: «Мама, папа, посмотрите на меня! Посмотрите, как я танцую! Разве я не хорошо танцую?»

В Японии принята шестидневная учебная неделя, так что воскресенье было моим единственным выходным днем.

Вместо того чтобы отсыпаться, я рано вставала и бежала в Шимонзен, потому что мне было очень интересно посмотреть, чем занимаются по утрам иэмото и младшие учителя. Иногда я приходила туда в шесть утра! (Я молилась и убирала туалеты уже после возвращения из Шимонзен.) По воскресеньям занятия с детьми начинались с восьми утра, так что у меня была масса времени, чтобы понаблюдать за тем, что делают младшие учителя.

Первым делом старшая учительница молилась, в точности так, как это делала тетушка Оима. Пока она была в алтарной комнате, младшие учителя убирали школу. Они протирали тряпками деревянную сцену, длинные коридоры и мыли туалеты. Я была поражена. Несмотря на то что они были моими учителями, занимались той же рутинной работой, что и я, поскольку они были учениками старшей учительницы.

Все учителя завтракали вместе. А потом старшая учительница давала уроки младшим, я сидела и смотрела на их занятия. Это было самым важным моментом в моем расписании.

Я любила жаркое и влажное лето в Киото. Частью моих занятий было каждый летний день сидеть позади старшей учительницы и обмахивать ее большим круглым бумажным веером. Мне это нравилось, поскольку позволяло непрерывно и долго наблюдать за тем, как она ведет уроки. Другие девочки не слишком любили махать веером, но я могла сидеть так часами. В конечном счете старшая учительница заставляла меня сделать перерыв. Другие девочки бросали жребий, кто из них будет следующей. Десять минут спустя я уже возвращалась, чтобы снова начать махать веером.

Наряду с танцами я много занималась музыкой. Когда мне было десять лет, я отложила кото и приступила к занятиям на шамисэне, струнном инструменте с квадратной декой и длинным грифом, на котором играют медиатором. Музыка шамисэна – это традиционный аккомпанемент для танцев, принятых в Киото, включая и школу Иноуэ. Изучение музыки помогало мне понять тонкие ритмы движений.

В японском языке существует два слова для обозначения танца. Первое – май, а второе – одори.

Май считается приближенным к священным танцам, потому что возник именно из танцев, связанных со святынями и божествами; исполняется с древних времен как ритуальный. Такие танцы могут танцевать только люди, которые особо подготовлены и имеют специальное разрешение.

С другой стороны, одори – танец, показывающий превратности человеческой жизни – радость и грусть одновременно.

Этот танец все могут видеть на японских фестивалях, и исполнять его может каждый.

Существуют только три танцевальные формы, которые относятся к май, – микомаи, танцы синтоистских святынь; бугаку, танцы императорского Двора; но май, танцы для драматического тетра Но. Танцы Киото – это май, не одори. Школа Иноуэ специализировалась на но май и была стилистически одинакова.

В десять лет я была ярой сторонницей этого. Гордилась тем, что я танцовщица май и последовательница школы Иноуэ. Возможно, я была даже чересчур горда этим.