Поскольку это должна была быть моя комната, я без малейших угрызений совести открыла сумочку. Заглянув внутрь, я увидела лежащую сверху фотографию жены Тошё. На фотографии был и его автограф. Мне стало понятно, что, когда вечером я ушла из гостиницы, Тошё перенес мои вещи, чтобы жена могла поселиться вместе с ним. Я взорвалась. Как он мог?! Мне было не так важно, что он проводил время с женой, как то, что это была наша комната! Я была тут первой!
Позже я узнала: в последнюю минуту выяснилось, что Тошё с женой должен был появиться на телевизионном шоу. Тем не менее я считаю, что даже тогда, когда он узнал о ее приезде, он должен был снять другую комнату, а не переносить мои вещи из люкса.
От осознания настоящего положения вещей меня била дрожь. Вот где была правда. Его жена была первой, для него она была важнее, чем я. Иначе зачем бы он зашел так далеко? Если бы он сказал о ее приезде, я бы переехала в гостиницу «Новая Отани», но не переехала в комнату на восьмом этаже «Принца Токио», тем более, что в этом случае я рисковала столкнуться с ней.
Это было слишком. Я позвала горничную и попросила большие ножницы. Сорвав с вешалки пальто, я изрезала его ножницами на мелкие кусочки. Потом перевернула сумку, вытряхнула ее содержимое на кровать и в клочья искромсала ее фотографию, а затем воткнула ножницы в кучу бумаги.
Что ж, Тошё. Ты сделал свой выбор. Так и живи с этим.
Я пошла в комнату на восьмом этаже, упаковала вещи, выехала из гостиницы и поклялась никогда больше не возвращаться ни в этот номер, ни в гостиницу. Тошё никак не прореагировал на то, что я сделала. Он продолжал звонить мне, будто ничего не случилось, и никогда не упоминал об этом инциденте.
Я ждала, что он выскажется по поводу моего экстравагантного поступка. В своих фантазиях я возвращала ему его обязательства и провозглашала свою независимость. Его отказ говорить об этом означал, что мы зашли в тупик, и я стала убеждать себя, что пришла пора рвать отношения окончательно.
В мае Тоще пригласил меня на семейный отдых, на весенний курорт Югавара. Мы поехали вместе с его родителями, его братом (также известным актером) и подругой брата, актрисой. Мое появление было воспринято спокойно. Его родители знали, что я гейко, и радовались, что я присоединилась к их компании. Они одобряли отношения своего сына со мной и относились ко мне очень тепло.
На курорте были подготовлены сезонные «ирисовые ванны», традиционное средство для улучшения тонуса тела и работы мозга. Мне хотелось уединиться, я пошла в бассейн одна, раздумывая над тем, что же мне делать. Что говорить? Как с честью выйти из этой ситуации? В конце концов я приняла решение. Я не буду ничего говорить. Теперь я буду все время занята и таким образом разорву наши отношения.
Тошё любил водить машину. У него был золотистый «линкольн континенталь» и зеленый «ягуар». Он обожал быструю езду. На следующее утро он отвез меня обратно в Токио и высадил у гостиницы, где я собиралась остановиться. Как только машина исчезла из виду, я вызвала такси и поехала в «Новую Отани». Тошё заподозрил, что что-то не так и, объехав квартал, вернулся за мной. Но меня уже не было.
Я зарегистрировалась в гостинице, зашла в свой номер и упала на кровать. Так я пролежала несколько часов, едва не выплакав глаз, пытаясь думать о наших отношениях. Почему я не могу оставить все, как есть? Какая разница, женат он или нет? Но именно это имело большое значение. Я больше не хотела быть второй.
Когда слез больше не было, я позвонила близкой подруге. В то время я была так известна, что могла бесплатно посещать матчи сумо. Как говорили тогда, мое лицо было моим билетом. Я пригласила подругу присоединиться ко мне, и она сразу же согласилась.
Мы сидели в первом ряду, на местах под названием «брызги песка». Название это возникло из-за того, что из-под ног двигающихся по сцене борцов на эти кресла летит песок. Только мы уселись, как появился Тошё, собственной персоной. Я разволновалась и поторопилась уйти, было невозможно находиться рядом с ним. Вернувшись в Киото, я позвонила окасан очая, которая была нашим посредником, и сообщила, что рассталась с Тошё.
Он отказался принять разрыв и старался повидаться со мной, но я не принимала приглашений. Даже его мать пыталась вмешаться. Она несколько раз приходила в окия, чтобы поговорить с мамой Масако и со мной. Она умоляла меня передумать.
– У него разбито сердце, Минеко, – говорила она, – пожалуйста, измени решение.
Но чем больше она просила, тем больше я убеждалась, что поступила правильно.
В конце концов они сдались, и все закончилось. Да, именно так все и закончилось. Так я убила любовь своей жизни. В моем сердце Тошё был мертв. Он стал Шинтаро Катцу – актер. Теперь, когда я осталась одна, то стала всерьез задумываться о настоящей независимости.
Я всегда подчинялась системе. Все эти годы я следовала правилам, однако не могла оставаться внутри системы и заниматься тем, чем хочу. Причина, по которой в Гион Кобу все было систематизировано, просто это обеспечивало работающих женщин финансово и поддерживало чувство собственного достоинства. Однако структура школы Иноуэ держала нас полностью в своей власти. Места для какой-либо самостоятельности не существовало.
Мало того, что мы не имели права преподавать, мы даже не могли выступать там, где считали нужным. На все нужно было получать разрешение, от выбора репертуара до аксессуаров. Такая была система, существовавшая сотни лет без малейших изменений. Отказы или жалобы были запрещены. С тех самых пор, как мне исполнилось пятнадцать лет, я пыталась ее изменить, но безрезультатно.
Другой немаловажной проблемой было то, что исполнителям почти ничего не платили за публичные выступления, даже за Мияко Одори, несмотря на его размах и популярность. Некоторым учителям иногда удавалось что-то заработать, но те из нас, кто выступал на сцене, получали крайне мало денег. Это после того, как мы репетировали месяцами, да еще и продавали билеты. (Продажа билетов была частью нашей работы. Обычно я просила своих клиентов купить пачку билетов и раздать их бесплатно работникам. Как правило, я продавала две с половиной тысячи билетов за сезон.)
Мы поддерживали танцы, в то время как они не поддерживали нас. Но мы не были горными мудрецами, питающимися святым духом.
Мне было двадцать шесть лет, и я была ответственна за ведение окия. Я стала понимать, почему тетушка Оима была так подавлена в то время, когда нашла меня. Это было очень тяжело, и я не хотела этим заниматься. Из-за моего положения, меня осаждали младшие майко и просили стать их официальной онесан. Я давала всем один и тот же ответ:
– Хотя Нёкоба и признан Министерством просвещения специальной школой, она не дает вам аттестата о среднем образовании. Неважно, насколько много вы занимаетесь. Вы закончите там же, где начали: школа для подростков, но для того, чтобы жить за пределами Гион Кобу, нужно образование. Даже если вы будете очень хорошо учиться и получите сертификат мастера, это не даст вам возможности обеспечить себя. Я годами пыталась что-то изменить, но меня никто не слушал. Извините, но, поскольку ничего не меняется, мне не хотелось бы брать ни одной «младшей сестры». Однако, если хотите, я буду рада познакомить вас с другими гейко, кто-то из них, возможно, сможет стать вашим руководителем.
Без «младших сестер» нельзя вести бизнес в окия. Гейко, живущие с нами, старели, а доходы падали. Я не хотела просить кого-либо о дополнительных средствах, несмотря на то, что многие предлагали сами. Мне не хотелось попадать в такую зависимость, потому что это нарушало те представления об идеале независимой бизнес-леди, которые внушали мне все мои наставники. Альтернатив почти не было. Мне необходимо было найти другой путь.
Приблизительно в это время одна из моих подруг, работающая гейко, открыла собственный ночной клуб вне Гион Кобу. Для Гион Кобу такое двойственное положение гейко было странным и встретило серьезное порицание, но я считала, что идея была прекрасной.