Самое плохое, что эта тройка ополчилась на Каина. Уже года три ему не давали прохода, и жизнь мальчишки постепенно стала превращаться в какой-то перманентный побег.
Именно поэтому Каин сейчас стоял за углом, на пронизывающем ветру, и ждал, когда же тройка уберётся отсюда и можно будет пойти в столовку для «государственных» детей.
Ему очень хотелось есть.
Жили они с тёткой на первом этаже страшно запущенного дома, в дальней части кварты Лесонух, неподалёку от реки Вирбир, одноимённой с городом. Дом, как и всё в кварте, был трёхэтажный, серый, в подъезде вечно воняло крысами и мочой, а по старой лестнице и вовсе стало последнее время опасно ходить — того и гляди, развалится. Комната и крошечная кухня, сто лет не мытые окна, крысиная дыра в полу и вонючий донельзя сортир — вот и вся квартира.
Впрочем, Рура Герка совершенно по этому поводу не переживала. Она настолько привыкла к нищете, что считала её едва ли не главным своим достоинством.
— Мы бедные, — втолковывала она Каину — Понимаешь?.. И хорошие. А богатые — все плохие. Понял, нет?
Каин согласно кивал, но по большому счёту слова тётки для него ничего не значили. Ну бедные, да что с того?..
Родителей Каин потерял, когда ему было семь. Случилось это так.
Весенним утром вся семья переходила на другую сторону Вирбира, как водится, по льду. Мать тащила на руках маленького Ави, отец мрачно вышагивал рядом, держа Каина за руку. Родители торопились — нужно было сдать малышню в садок, а самим спешить на работу, за опоздание могли и деньги вычесть, и в выходной заставить выйти.
По правую руку торчали из сереющего под солнцем льда опоры моста, который город строил уже лет двадцать да всё никак не мог достроить. Вокруг неподвижных тёмных быков чернели промоины, в которых было видно ледяную быструю воду.
Ави капризничал, постоянно дёргал мать; Каину стало обидно — почему младшему столько внимания, а ему ничего?
— Мама, — позвал он, — а чего ты всё… а я?
— Отвяжись! — прикрикнула мать, усаживая Ави на руках поудобнее. — Ты уже большой, хоть ты не цепляйся!
— Чего ты ноешь!.. — прикрикнул на него отец. — А ну замолчи!..
— Я тогда убегу, — честно сказал Каин. — Совсем убегу!
— Беги давай! Крысёныш… — раздражённо сказал отец.
И тогда Каин вырвал руку из отцовской ладони. Отбежав на несколько шагов, он повернулся и крикнул:
— Чтоб вы провалились все!!! — и помчался дальше, не разбирая дороги, оскальзываясь на льду и всхлипывая от обиды, к далёкому берегу.
Отбежав шагов на сто, он вдруг услышал за спиной громкий треск ломающегося льда, отчаянный крик матери, визг Ави. Он стремглав бросился обратно — но из быстро расширяющейся полыньи к этому моменту виднелась только голова отца. Тот, вцепившись в кромку льда, собрав все силы, прохрипел сдавленно:
— Беги… Беги, дурак!
Под ноги заползала змейкой тонкая, извилистая трещина. Каин отступил от отца на шаг, потом ещё на шаг — но трещина была быстрее.
И тогда он побежал.
… Их нашли только весной. Каин, которому к тому моменту исполнилось восемь, равнодушно смотрел на три белых неаккуратных тючка — два больших, один маленький. Смотрел отстранённо и равнодушно, некоторые дети быстро всё забывают и свыкаются со всем тоже быстро.
Так и Каин вскоре свыкся. И со статусом «государственного» ребёнка, и с тем, что жить ему теперь определено было у тётки. В квартире тётки было голодно, холодно и неуютно.
Но он просто этого не замечал.
Потом, четыре года назад, пришла Маджента.
Но ни для Каина, ни для тётки Руры это практически ничего не изменило, разве что в мелочах. Во-первых, в кварте стали чаще раздавать одежду. Во-вторых, кормить «государственных» детей стали два раза в день, а не только вечером, как раньше. В-третьих, наконец-то достроили мост через Вирбир. А в-четвёртых, тётку Руру признали официальным курителем хацтера, и все последствия этого Каин получил сполна.
Вернувшись с пункта, где курителям предлагали лечение, Рура швырнула в угол целлофановый свёрток с какими-то тряпками, плюхнулась на стул и заявила:
— Что Маджента, что Индиго, а для нищих — всё едино. Понял, нет?
Каин кивнул.
— Тёть, а ты полечиться не хочешь? — спросил он.
— Чего?! — возмутилась тётка. — Иди ты, тараканье рыло, в…
И подробно объяснила, куда Каину следует отправиться.
На том и порешили.
Рура курила хацтер с юности. И теперь искренне недоумевала — почему это вдруг ей кто-то посмел запретить делать то, к чему она за столько лет привыкла? Эти, добрые да умные? Знаю, знаю, куда вас всех…
Последствия не замедлили сказаться. Сначала тётку обрадовали, что теперь она будет получать аж целых пятнадцать сигарет хацтера на месяц. И мальчика, если он сам того пожелает, можно перевести на государстве полностью. Тётка подумала и решила, что сигареты это хорошо, а Каин под боком тоже хорошо. И оставила себе и хацтер, и мальчика.
Потом начались неприятности. Сначала пришли люди из отдела безопасности кварты и сняли в квартире все без исключения замки. Включая крючки в туалете и ванной. Если бы крысиная дыра имела дверь с замком, они сняли бы и его. На окна, несмотря на первый этаж, установили ограничители. Тётка орала, как паромная трубка, но сделать ничего не смогла. Ей подробно объяснили, что она попала в группу риска и теперь все, кто курит хацтер, будут жить только так — это делается исключительно для их же безопасности. Вместо замков люди оставили немного еды и денег — компенсацию. Еду Каин и тётка в тот же вечер съели. Деньги тётка на следующий день превратила в четыре сигареты.
Стоять стало совсем уж холодно. Каин переминался с ноги на ногу, он устал и очень хотел есть. Вроде бы голоса за углом стихли. Напрягши слух, он различил шаги. Они удалялись. Каин подождал для верности ещё пять минут, затем выглянул из-за угла. Ушли.
Он одёрнул куртку, сунул руки поглубже в карманы (в правом образовалась изрядная дыра, но, по счастью, класть в карманы Каину было просто нечего) и быстро зашагал к выходу из двора, к воротам.
Однако за воротами его ждал сюрприз.
Честное слово, нигде никого не было, ничего он не заметил, точно! Вплоть до момента, когда прямо в лоб Каину ударил здоровенный комок земли, аж искры из глаз посыпались, и от неожиданности Каин чуть не грохнулся. Комок, понятное дело, развалился, половина земли сыпанула за шиворот, а когда Каин очухался, к нему медленно, крутя бёдрами — в плавной походочке, подходила Огла. На ней была короткая жёлтая юбка и красивая коричневая курточка, даже на вид тёплая. А за Оглой, словно телохранители, шли Аки и Халд. И уже заходили по сторонам, лишая его последнего шанса драпануть.
— Ой, кто это у нас тако-о-о-ой, — запела Огла, надвигаясь со сладкой улыбкой. Губы у неё были накрашены розовым. — Да ведь это же наш Каин, славненький ма-а-альчик…
Каин отпрянул, прижавшись спиной к забору. Дурак!.. Нет, ну какой дурак! Так глупо попасться.
— Чего тебе надо? — угрюмо спросил он Оглу.
— Мне? — притворно изумилась Огла. — Это тебе что надо в нашем дворе, а? Мальчики, ну что же вы стоите!
Халдова лапа легла Каину на глаза и впечатала затылком в бетон забора. Халд не боялся сопротивления, он был слишком здоровый для Каина, Глаза парня оказались совсем рядом. Мутноватые глаза, причём муть была знакомой. У тётки Руры тоже эта муть в глазах, когда она покурит хацтера…
— Ты чего в нашем дворе делал, ублюдок? — Халд дыхнул Каину прямо в лицо. — Тебе говорили, чтобы ты не смел сюда соваться? Говорили, сучье мясо? Ну?
Он ещё раз треснул Каина затылком о бетон.
— Отпусти… — сдавленно прошипел Каин. — Надо было… уй… Отпусти!
Он дёрнулся, но вырваться из Халдовой лапы не было никакой возможности. Аки вытащил из рукава кусок гибкой проволоки, подошёл неспешно к Каину и хлестнул его проволокой по ноге. Каин снова попробовал вырваться, но ничего не получилось — Халд держал крепко.