— Ну и вали отсюда, пока по шее не дал! — сказал молодой мужчина и пошел опять к киоску.
Тут Валька предложила:
— Пойдем в ресторан, возьмем два кило мороженого, поговорим.
— Отвали, — сказал мужчина.
— Слушай, а чего тебе хочется? — прямо спросила Валька.
— Черта собачьего! — ответил он.
Тогда Валька, ни минуты не медля, подошла к нему в образе черта: т. е. рога, хвост, рыло, плащ и беретка с пером.
Все-таки она недаром, живя у Амати, смотрела телевизор все вечера и выходные, вместо того чтобы читать, как ей советовал добрый Амати, так что она живо вспомнила оперу композитора Гуно «Фауст», где как раз действовал черт в таком наряде, звали его Мефистофель.
Гражданин с мороженым нимало не испугался и тут же злобно предложил нечистому свою душу, а взамен хотел себе власть над миром. Но при этом требовал какой-то договор, чтобы подписать его кровью.
Там, в опере «Фауст», тоже был такой же тип.
Валька не растерялась, пригласила его во двор на скамейку, а сама по пути выудила из лужи мокрую обертку от мороженого: вполне подходящий материал для договора.
На скамейке она протянула мужчине булавку (с ранней молодости Валька носила при себе булавку, помня об одном случае, когда у нее лопнула резинка).
Он проткнул себе палец булавкой и заботливо приложил свой окровавленный безымянный к обертке от мороженого, которая на этот момент была превращена в древнюю хрустящую бумагу с водяными знаками (буква «э», потом «с», «к» и дальше «имо»).
Когда процедура была проделана, тут же всю обстановку как ветром сдуло, и перед продавшим душу мужчиной предстала грязная кухня с немытой посудой и тараканами, черта не было, вместо него посреди помещения торчала тетка в дырявом халате с оторванным не до конца, висящим отдельно карманом, в резиновых сапогах и в белокуром парике.
Мужчина (его звали Эдик) даже пошатнулся от таких обстоятельств (вспомним, что сначала перед ним выступала шикарная блондинка, а затем мужчина с рогами и при копытах).
Валька, однако, высморкавшись в халат, уже не обращала на его чувства никакого внимания (раз договор был подписан) и спросила, кто он по специальности.
Эдик ответил, что он уволенный редактор на телевидении, и приврал, так как работал он на телевидении помощником оператора поломоечного комбайна, но его только что выгнали за сломанную метлу.
Метлу он сломал об начальство, главного оператора комбайна.
Эдик мечтал быть политическим комментатором и не хотел мыть полы.
Он для этого и устроился на телевидение.
Получив пропуск, он даже сходил к главному редактору какой-то там программы, чтобы наняться на работу комментатором, но главный редактор ему вежливо отказал, предложив, чтобы посетитель сначала закончил школу, хотя бы начальную.
«Но я умный и так!» — закричал рассерженный Эдик, вспомнив ненавистных учителей, и потянулся было к стулу, чтобы побить главного, но побоялся, что вдруг арестуют и посадят в тюрьму, как уже бывало.
Поэтому в тот же день Эдик опять-таки поругался со своим начальством буквально из-за пустяка, кинулся палкой от метлы, сам получил по шее (оператором комбайна была могучая тетя Зина) и был выгнан с работы.
Его выгнали, он пошел домой, и по дороге его потянуло к мороженому.
Вот и вся история Эдика.
Валькирия почесалась под париком и сказала:
— Если ты с телевидения, вот тебе телевизор, будем думать.
Тут же появился телевизор, огромный и яркий.
— Одного экрана мало, — капризно сказал Эдик. — У нас на телевидении их вагон.
Валькирия сделала ему сорок экранов.
Там было телевидение всей Европы, Америки, Африки, Монголии и древнейшего города Мурома.
Последующие сутки Валька и Эдик провели у экрана, не в силах от него оторваться.
Тут мы просто обязаны наконец вспомнить про Барби Машу и ее дедушку Ивана.
Все события с Валькой и Эдиком-дворником происходили как раз накануне передачи, где должны были показывать чудесный домик, который старый столяр дед Иван построил для своей куколки Барби Маши.
И Барби Машу показали по телевизору.
Вечером Валькирия, сидя перед ящиком, внезапно увидела жутко знакомое лицо.
На экране переливался огоньками прекрасный дом с роялем, резными креслами и свечами, и в кресле сидела просто принцесса!
Потом показали редакторшу телевидения, морда так себе.
Она красиво говорила о домашних мастерах, которые сами для себя строят кто самолет, кто мартеновскую печь, а кто кукольный домик.
Она приглашала телезрителей звонить и сообщать, какому мастеру надо присудить победу.
А вот кто сидел в кресле кукольного дома, кто смотрел такими красивыми глазами с экрана, причем не моргая и не шевелясь?
Бывшая крыса Валька, а ныне волшебница Валькирия, глядя в телевизор, морщилась, чесалась, кряхтела, сосала сухую хлебную корку (в данной корочке, как мы знаем, содержалось пятнадцать украденных томов книги Амати «Несколько секретов для добрых волшебников») и, наконец, вспомнила!
Это была Барби Маша, заколдованная кукла мастера Амати, его любимое творение.
— Так-так! Девочка из дома Амати в виде фабричной куколки! — вскричала Валька.
Она почему-то думала, что Барби Маша, которую мастер Амати снабдил волшебной душой, должна быть обязательно человеком.
Плюс к тому Валька вспомнила, что Барби Маша не умеет защищаться.
А это вообще было подарком со стороны мастера Амати.
— Что делать, что делать? — заметалась Валька, но тут же передача кончилась, на экране возник огромный торт.
— Хочу торт, сказал Эдик. И мороженого.
— Хотеть не вредно, — возразила ему Валькирия, напряженно размышляя.
Тогда голодный Эдик, вскрикнув, выхватил у нее из рук сухую корку и сунул в рот.
Волшебница Валькирия легко отняла у него свою корку, положила ее за щеку и продолжала размышлять.
Чтобы Эдик больше не возникал, она приковала его взор к телевизору, и он шарил глазами по всем сорока экранам, а на Вальку смотреть не имел права.
Валька же думала.
У нее было припасено множество пакостей для человечества.
Она планировала:
устроить на Чистых прудах два наводнения за один день (только всю грязь и помятые трамваи уберут — трах, опять);
произвести землетрясение в московских районах Подушкино, Северное Бутово и Южное Бутово (она слышала эти названия по телевизору, будучи еще в Гималаях, и полюбила их странной любовью);
затем ей хотелось вызвать эпидемию свинки в Государственной Думе, чтобы у всех депутатов щеки было со спины видать, а голоса были бы неразборчивые из-за слюны;
потом она планировала насыпать в городской водопровод волшебный порошок и таким путем свести с ума всех пьющих сырую воду из-под крана: они тут же должны были кинуться вон из дома и начать продавать друг другу свои вещи, стоя коридором вдоль всех главных улиц и вокруг вокзалов.
А пусть не пьют сырую воду!
Но вот как добраться до любимой куклы мастера Амати, Барби Маши...
Она размышляла, а Эдик в это время кричал, переходя на визг:
— Я тебе, лоханка старая, душу продавал зачем? Зачем я кровью подписал договор с тобой, кошелка дырявая? Чтобы все мои желания выполнялись! Хочу морожено-пирожено!
Бывшая крыса, а ныне пенсионерка Валька отмахнулась от него, грызя корку.
Наука давалась ей нелегко. Многих зубов не хватало.
В то же время надо было придумать способ колдовства.
Валька даже пожалела, что в свое время плохо слушала мастера Амати.
При этом она смотрела на экраны телевизоров, которые напряженно светились, дергались, шевелились, моргали и шумели.
Эдик тоже смотрел поневоле.
Но, видимо, он недаром пожевал сухую корочку науки.
Внезапно он закричал:
— Вон он, по телевизору, наш главный редактор интервью дает! Я бы его сунул на другой экран, куда-нибудь подальше!