Об этом и многом другом нам рассказывал наш инструктор с аристократическим именем Альберт. Я запомнил это, потому что так звали мужа королевы Виктории, да и Пол Маккартни, помнится, прошелся по этому имени на своей пластинке «Ram» («We’re so sorry, uncle Albert, we’re so sorry if we caused you any pain…»). Альберт оказался человеком скромным, немного застенчивым. Утром он помогал Карен и мне готовить на всех завтрак, потом всякий раз порывался мыть посуду, но мы ему не позволяли. В конце нашего учебного плавания мы пригласили его в морской ресторан. Альберт заказал рыбу.
Про себя я автоматически отметил его соблюдение этикета за столом, хотя мне было не до того. Альберт рисовал нам мечту мореплавателя, рассказывал, как он два года строил большой катамаран, как пересек на нем Атлантический океан и прибыл на Виргинские острова.
Райские места, бирюзовое море, белоснежные пляжи, 30 градусов тепла зимой, постоянный ровный ветер с океана, 60 больших и малых островов (много необитаемых), все близко друг от друга. У британской части архипелага — самоуправление, но есть губернатор, присланный из Лондона. День рождения принца Чарльза, 14 ноября, отмечают как праздник, с него начинается туристический сезон.
На Рождество и Новый год здесь собираются яхтсмены, кто побогаче — на своих лодках, кто победнее — на прокатных, зафрахтованных на неделю или две тут же, на главном острове Тортола.
«Тортола» — по-испански значит «горлица», лесной голубь, птица, которая в процессе эволюции изобрела синкопу. Название, по местной легенде, дал Христофор Колумб, открывший острова во время своего второго плавания в Новый Свет.
Колумб назвал архипелаг Virgin в честь Святой Урсулы и 11 тысяч девственниц, ее сопровождавших, убитых в V веке гуннами в районе нынешнего города Кельна. Видимо, Христофора в дальнем плавании эти 11 тысяч непорочных девиц сильно беспокоили. Он и соседний остров назвал Virgin Gorda, «толстая девственница» по-испански, потому что его форма напоминала ему полную женщину, лежащую на боку. Успокойся, Колумбушка!
Эти дикие места, населенные племенами карибов и араваков, надолго стали пристанищем английских и голландских пиратов.
Ужин закончился, я опустился за землю и смотрел, как громом пораженный, на тарелку Альберта. Она была совершенно чистой, на ней лежал аккуратно разделанный, нетронутый рыбный скелет с головой и хвостом. Чудо застольной хирургии, вершина обеденного этикета. Я такого ни до, ни после не видел никогда.
По тому, как человек ведет себя за столом, можно понять о нем многое. Помню, дедушка мне рассказывал, что в России до революции потенциального работника сажали обедать и наблюдали, как он ест. Считалось — как ест, так и работать будет. Быстро и аккуратно или медленно и неряшливо. Метод этот при советской власти больше не применялся, он просто сгинул в пучине классовой борьбы. Во всяком случае, я никогда не слышал, чтобы начальник какого-нибудь отдела кадров приглашал бы поступающего человека в столовую и наблюдал, как тот поглощает биточки с кашей, запивая их компотом.
Эталон поведения за столом тоже по большей части исчез. В советском общепите с его алюминиевыми вилками и ложками ели в легкой панике, потому что бабки, убиравшие грязную посуду, могли выхватить недоеденную тарелку прямо из-под рук.
Кое-где, конечно, оставалось еще глухое сопротивление. Затаившийся антисоветчик, затворив двери, помешивал чай чудом сохранившейся в семье серебряной ложечкой, не касаясь стенок тонкого стакана, или резал бифштекс по кусочку, держа вилку в левой, а нож в правой руке. Но эти пережитки постепенно уходили в прошлое, окончательно победила пролетарская культура быта, в которой мирно уживались пестрые расцветки в цветочек, горошек и клеточку. Символ этой эпохи — это пустая пол-литра и окурок «Беломора» в салате «оливье».
Гуманитарное образование и знакомство с либеральными идеями или высокой поэзией, по моим наблюдениям, тоже дела не меняло. Подмечено, например, что у советских диссидентов — ужасные манеры за столом.
По тогдашним понятиям я происходил из «культурной» семьи: отец — капитан дальнего плавания и большой чин в пароходстве. Он не пил, не курил, ездил на работу всегда в безупречно чистой рубашке с накрахмаленным воротничком и манжетами, имел хороший почерк, приобретенный еще в царской гимназии, писал грамотно и никогда не употреблял бранных слов, был человеком строгим, дисциплинированным, но с большим чувством юмора.