Настоящий джентльмен. Часть 1

— Отчего ты не записываешься в России? — спросил я как-то у Бориса. — У вас там такие технические возможности!

— Да, возможности есть, — согласился он, — но есть еще люди, которые всем этим управляют. Они совершенно точно знают, как надо писать, какой вам нужен звук и микс. Объяснить им свои еще не совсем сформировавшиеся идеи никогда не получается. Результат — предсказуемое звучание, то, что уже было не раз. Английский звукотехник, который колдует на своем подчас устаревшем оборудовании, готов слушать твои сбивчивые пожелания, пробовать то или это до тех пор, пока не удастся получить желаемое, поймать звук, живший в воображении. Поэтому я записываюсь только здесь.

Вопрос — что записывать? Процесс сочинения у Бориса идет непрерывно, как сама жизнь, можно сказать, что для БГ он и есть жизнь. Родившиеся песни он потихоньку выпускал в свет — сначала на домашних посиделках с друзьями, внимательно следя за произведенным впечатлением. Так получилось, что в нашей садовой квартирке в Кэмдене Борис появлялся в каждый свой приезд в Лондон, охотно пел новое.

Помню, в детстве в нашем дворе на всякое критическое замечание тебе горячо возражали — а ты так можешь? Слушая Бориса, я примерял к себе этот дворовый принцип и часто приходил к выводу — нет, так я точно не могу. В каждом альбоме непременно были две или три песни с неожиданными образами, заставлявшими встрепенуться.

Черный ветер гудит над мостами,
Черной гарью покрыта земля.
Незнакомые смотрят волками,
И один из них, может быть, я.
Моя жизнь дребезжит, как дрезина,
А могла бы лететь мотыльком;
Моя смерть ездит в черной машине
С голубым огоньком.
Не корите меня за ухарство,
Не стыдите разбитым лицом.
Я хотел бы венчаться на царство
Или просто ходить под венцом.
Но не купишь судьбы в магазине,
Не прижжешь ей хвоста угольком;
Моя смерть ездит в черной машине
С голубым огоньком.

Полная картина нравов: тут и незнакомые, которые смотрят волками, и ухарство с разбитым лицом, и привычный с детства садизм прижигания хвоста угольком, и смерть в черной машине с голубым огоньком — и все это на фоне прозрачной переливчатой мелодии. Все отлично, живем дальше, покуда живы.

Или вот, гениальное:

Не успели все разлить, а полжизни за кормою,
И ни с лупой, ни с ружьем не найти ее следы;
Самый быстрый самолет не успеет за тобою,
А куда деваться мне — я люблю быть там, где ты.

Эти полжизни за кормою, следы которой не найдет ни исследователь с лупой, ни охотник с ружьем, исчезнувшей неожиданно, как только все разлили, — это то, что повторяется и будет повторяться у каждого поколения, пока живо российское застолье и постелье (тоже формула БГ).

А вот признание в любви к Отечеству на языке, который в Отечестве не поймут:

Ох, Самара, сестра моя,
Кострома, мон амур…

Исследователи загадочной русской души не раз отмечали способность резкого перехода от душевной нежности к звериной злобе, особенно по пьяни:

У меня есть две фазы, мама,
Моя родина — русский эфир;
Когда я трезв, я Муму и Герасим, мама,
А так я Война и Мир.
Еще мне нравится сказочное:
Ой ты, фикус мой, фикус, фикус религиозный!
Что стоишь одиноко возле края земли?
Иноверцы-злодеи тебя шашкой рубили,
Затупили все шашки и домой побрели.

До БГ таких слов мы не знали, а теперь знаем. Он нам их открыл.

За этими словами — образы, они живут в душе, подвигая всех незаметно, как огромный ледник, только не вниз, а вверх.