Настоящий джентльмен. Часть 1

Часто в самый разгар интереснейшей беседы над кантиной раздавался малиновый звон — динь-дон! — и приятный женский голос, без малейшей нотки раздражения, объявлял: Would Miss Kuritsky contact the Russian Service, please? Или называли какую-нибудь другую фамилию. В переводе на понятный язык нашего общего прошлого это означало: «Где вы шляетесь, работа стоит!»

Говорили, конечно, о жилье, о дорогом транспорте, о зарплате, которой вечно не хватало. И, наконец, — магнитофонные записи мы редактировали, разрезая и соединяя пленку под 45 градусов, так, чтобы стыки под клейкой лентой были не слышны. Опечатки и ошибки в переводе закрашивали белой краской «Типпекс», она мгновенно высыхала, позволяя печатать поверху новые правильные буковки.

Я тогда увлекался Высоцким раннего периода и сочинил песню, как мне казалось, в этом стиле. Читая текст, воображайте его неповторимый охрипший баритон.

Коридорчики

У карты, под шестою частью суши,
Стоит народ, развешивая уши,
Гудит толпа, собравшись тесно в кучку:
Сползлися ассистенты на летучку.
Ах, коридоры вы мои, коридорчики,
Коридорные мои вы разговорчики.
Начальник вдруг возник передо мною,
Дает он мне «диспатч» почти два метра глубиною.
Вот раньше, помню, было — и жили не тужили,
А нынче отвернешься — глядь, уж, суки, подложили.
Ах, коридоры вы мои, коридорчики…
Ну а в диспатче, как обычно, трали-вали,
Пальчонки машинисточки по клавишам пошли.
Сначала там в Сомáли кого-то потеряли,
А после в Сомалú кого-то там нашли.
Ах, коридоры вы мои, коридорчики…
Фамилию мою в столовой вызывают,
Заботится начальство и волнуются друзья.
Свободы абсолютной, бля, наверно, не бывает,
Свободным быть от общества, наверное, нельзя.
Ах, коридоры вы мои, коридорчики…
Моргнул зеленый свет, и мы вещаем факты,
С годами все становимся солидными на вид.
Про постоянные и прочие контракты
Давным-давно уже никто не говорит.
Ах, коридоры вы мои, коридорчики…
С деньгами туго, из долгов не вылезаем,
Но в будущее смотрим почти что без опаски:
Ошибки жизни бритвой вырезаем
Иль покрываем их слоями белой краски.
Ах, коридоры вы мои, коридорчики,
Коридорные мои вы разговорчики.

Все эти терзания и сомнения вылились, в конце концов, в старомодный советский проект — стенгазету «Самодур». В смысле — что хочу, то и пишу. В другом смысле — ничего из этого все равно не будет, только сам себя будешь дурить.

Я привлек в «Самодур» других диссидентов. Мой приятель Гена Покрасс, большой любитель русской грамматики, взялся за раздел «Удар! Еще удар!», где обсуждал правильные и неправильные ударения.

Поэт-юморист, сочинитель лимериков Ефим Майданик показывал мне из своей тетрадки:

Говорил гражданин в Ленинграде:
Я б участие принял в параде,
Если б стали опять
Зимний приступом брать,
А иначе — чего это ради?

Я попросил его придумать подпись к карикатуре, в которой мы отобразили свое бесправное положение. Сверху шел заголовок «Тутошний шелкопряд». На ней программный ассистент в виде шелкопряда поедал диспатчи, выдавливая шелковую нить, на которой он сам и висел. Над нитью грозной тенью нависли ножницы с надписью «3-летний контракт». Ниже шли строчки лимерика, сочиненного Фимой Майдаником. Помню отрывочно: «День за днем, за годом год шелкопряд нить контракта прядет. Он прядет и не знает… когда (кто-то) эту нить оборвет».

Вскоре «Самодуру» пришлось сыграть историческую роль. Поскольку стенная газета существовала в единственном экземпляре, а эпоха «селфи» была еще в далеком будущем, от газеты не осталось ничего — ни текстов, ни картинок, одна память, которой я должен поделиться.