Теперь это древнеримское чудо торчало из стены у меня в кухне. Место соединения трубы с краном было искусно залито расплавленным свинцом в виде груши. Работа ручная, опасная. 327 градусов, жидкий металл льют на весу прямо на месте. Такого плюмбариуса нынче вряд ли где найдешь. В строительных магазинах продавали водопроводные трубы редкой красоты. Красная медь, если ее отполировать, на вид — червонное золото. Тут же лежали труборезы с зажимным винтом и острым колесиком, разного рода коленца с готовым припоем или без, оловянная проволока, паяльные лампы. Для водопровода внутри дома рекомендовали трубу на 12 или 15 миллиметров, для магистрали — от 18 и выше (чтобы не терять давление воды), но были трубочки совсем тоненькие, 10 и даже 8 миллиметров, для микросистем.
Мой газовый котел Worcester Microbore был именно таким, он пленил меня легкостью своей установки. Трубы центрального отопления на 8 миллиметров были из жаропрочного пластика и смотаны кольцом, как кабель. В комплекте прилагались блестящие бронзовые втулочки, компрессионные соединения и клипсы с гвоздиками. Детский конструктор для кружка «умелые руки». Тонкая лесть человеку без рабочих навыков. Ничего не умеешь, а смотри-ка — получается!
Этот принцип тонкой лести, по моим наблюдениям, стал потом основой научно-технического прогресса и цифровой революции. Бывшие неумейки и незнайки обнаруживали вдруг, что они умеют и знают все. Методом «нажиминга кнопинга» на своем компьютере или смартфоне они выходят в бескрайние просторы интернета, где хранится все, что создало человечество. Не нужны более ни уроки каллиграфии, ни разыгрывание гамм и арпеджио, ни рытье в хронологической пыли бытописания земли. Любой может за несколько минут создать приглашение или поздравительную открытку с великолепными каллиграфическими завитушками, сделать оркестровочку из готовых предзаписанных образцов или блеснуть знанием редких цитат.
Понятно, что передовые страны вроде Англии рванули в этом направлении, и в умственной сфере всё как будто у них получилось. Про работу руками при этом стали забывать. А если что-нибудь сломалось? Ведь все исправные системы похожи друг на друга, все неисправные неисправны по-своему. Чтобы определить и починить, нужна рабочая смекалка, которую житель Альбиона давно утратил. Так непонятная работа сантехника, нашего плюмбариуса, стала элитной, даже престижной. Водопроводчики начали зарабатывать бешеные деньги. Как только внутри объединенной Европы открылись границы, на высокую получку хлынули волны рабсилы с европейского Востока — из стран, где еще не забыли как гнуть и соединять.
Выражение «польский водопроводчик» стало нарицательным. Таким «польским водопроводчиком» могли оказаться и болгарин, и румын, и серб, и хорват, и чех со словаком, и даже недавно вступившие в еврозону латыш и литовец. Они тоже ломили цену, но меньше, а делали хорошо. Рынок ручной работы у британского плюмбариуса стал таять, как лед в стакане с вискарем.
«Польские водопроводчики» закусывали водку чесночной колбасой, в общественных местах громко разговаривали на непонятном наречии (страшное оскорбление для британца, тайно комплексующего из-за незнания иностранных языков) и беззастенчиво пялились на хорошеньких англичанок безупречного воспитания.
Народное возмущение росло, как клокочущая лава в недрах вулкана, терпению британцев наступил конец, и как только представилась возможность выразить свои чувства в народном плебисците, они большинством своим проголосовали против. Не нужно нам такой объединенной Европы!
Подобных политических катаклизмов страна не видела много десятилетий.
Вода, огонь и свинцовые трубы.
Английское подполье
Гибкие трубки моего центрального отопления надо было вести от котла к радиаторам, кратчайший путь был под полом. Пришлось поднимать доски, уходить в английское подполье. Там было тихо, пыльно и грустно, как в склепе.
Перекрытия между этажами в домах XIX века делали из толстых досок шириной в 12 дюймов, которые ставили ребром на кирпичные стены. Снизу набивали дранку, штукатурили, а сверху клали дощатый пол. Его прибивали коваными плоскими гвоздями к балкам. Ряды этих гвоздей шли рядами на расстоянии одного фута друг от друга. Перекрытие укладывали от одной свободной стены к другой, от улицы к заднему саду. В стенах были оставлены проемы в один кирпич, чтобы доски подполья обдувал постоянный сквозняк. Ветерок выдувал сырость, в сухой древесине не заводилась гниль.
Между досками пола постепенно появлялись щели, из них тянуло зимним холодом, а сам пол напоминал гигантскую гитару, в которой каждый шаг отдавался громким гулом. В зажиточных домах на пол настилали восточные ковры, а когда промышленность освоила производство трех- или четырехметровых ковролинов, то сплошное покрытие «от стены до стены» стало общепринятой нормой. Такой «палас» из дешевой синтетики неопределенного цвета, протертый до основания, весь в подозрительных пятнах, я и отдирал от пола кусками, сворачивал и относил в скип. Обнажившиеся доски наперебой рассказывали о себе. «В молодости, — шелестели они, — мы были сильнее гвоздя, могли его вытянуть из балки. Но теперь… Гвоздь по-прежнему железный, да еще ржавый, а мы рассохлись, ослабели. Пожалуйста, поосторожней».